Маргарита Ардо - Вокруг пальца

Я подскочила, как ужаленная.

— Что случилось? — спросила Таня. — Джек?

Я метнулась к двери, потом к окну, где лежала моя заколка, потом обратно и застыла посреди узкой комнаты, не зная, как дышать. Подруга мягко коснулась моей кисти:

— Саш, Сашунь, успокойся. Садись и объясни, пожалуйста, что случилось.

— Джек… — срывающимся голосом проговорила я, не сдвинувшись с места, — Джек… Кажется, он не вернётся.

— Но за вещами он же приедет, не паникуй, Сашунь! — пыталась успокоить меня Таня.

— Его уволили… Или он сам. А вещи легко отправляются контейнером хоть на край света, — упавшим голосом ответила я. — Особенно, когда всё можно доверить надёжному ассистенту… Видишь, они пишут: «не надо сообщать Джеку Рэндаллу», потому что знают, что его тут нет. И потому что больше он не входит в состав руководства компанией…

— Дай посмотреть, вдруг ты неправильно перевела на эмоциях?

— Всё правильно, — выдохнула я в отчаянии. — Я пойду, Танюш, документы готовить… На работу… Руслана вызову…

— Нет, Саш! Это подождёт до утра, — возразила подруга. — Ты же не в рабство на галеры нанималась? На сон имеешь право! И на отдых. Вообще за то, что ты там делаешь, тебе платят гроши. Ты же за директора там пашешь, слышишь? Саш, Сашенька, ну, успокойся, мой хороший.

— А я и не плачу…

— Всё наладится. Давай я ещё тебе чайку налью и варенья свежего открою. Кизилового, как ты любишь. Или родительского вина, а? По бокальчику.

— Не надо, — проговорила я глухо. — Спасибо.

— Сашунь, ну тебе правда надо отдохнуть! Сил набраться, теперь тем более!

— Вот скоро и отосплюсь, — горько улыбнулась я.

И внезапно поняла маму. Она ведь заболела, когда папа её бросил. Ушёл на работу, как всегда, с нежными поцелуями и ласковым «Ненька», а вечером не пришёл. Мама плакала, искала его, больницы обзванивала, морги, полицию. Думала, с ним случилось что-то. Утром пошла к нему в контору, узнать, кто и где видел его в последний раз. И встретила папу на входе в предприятие. Вроде такого же, но уже чужого.

«У меня другая женщина», — сказал он. Я не знаю, как он это сказал, но мне представляется, что холодно и жестоко. Как иначе можно сказать о нелюбви той, которая бежала встречать каждый вечер, теряя от счастья тапочки, и которую ты называл «Ненька»? Я помню мамино лицо в тот день, она пришла за нами в школу, и я подумала, что папа умер… А мама ничего не смогла сказать. Желтая и неживая, она отвезла нас к дедушке с бабушкой. И впервые там было не весело и не вкусно, а сумрачно, тревожно и совсем не так. Взрослые разговоры, слёзы, такси. В этот день моё детство кончилось. Мне было десять.

Папа потом пытался вернуться, но мама уже заболела. Больных надо любить, кохать и жертвовать для них, как для детей, но папа не смог. Как-то внезапно он очерствел сердцем — там где варят борщи.

Я не хочу сходить с ума, — говорила я себе, — я не стану искать утешения в инопланетянах…

Но я чувствовала, как душа мертвеет, кристаллизуется и покрывается инеем. Или солью. Тяжёлая, неповоротливая… И будто бы не моя. Лучше так, а то разорвётся. Одним взрывом от боли и на клочки. Джек всё-таки меня бросил. И в то воскресное утро он прощался. Я чувствовала это. А он знал. И не сказал. Струсил… А я его прикрываю уже третью неделю. Дура!

Трясущимися руками я засунула смартфон в карман мягких домашних брюк. Он оттопырился. Думая, что нет ничего более дурацкого, чем розовый плюш в белых слониках, я вышла на площадку. Захлопнула за собой железное полотно двери, вялая и неживая…

И наткнулась на Джека. Он стоял, засунув руки в карманы, в элегантном тёмном костюме. Самый настоящий! Даже морем пах! И парфюмом.

Я сглотнула от неожиданности и раскрыла рот. А эта наглая рожа, красивенная и бестыжая пуэрториканская рожа, смотрела на меня и скалилась во все белые тридцать два зуба.

— Ну и долго я тебя буду ждать под дверью, балерина? Звоню, звоню… Уже думал взламывать, — сказал он и шагнул ко мне, распахнув объятия.

Не знаю, наверное, генерального директора так встречать не положено, даже если он бывший, но я дико взвизгнула и запрыгнула на Джека, как на дерево, ухватившись за шею руками и тут же обхватив ногами талию. Натуральная обезьянка. Ну и пусть! Вот оно, моё любимое, большое, родное дерево! Смеётся…

— Джек… — вырывалось у меня между поцелуями, которыми я покрывала его лицо, — живой… целый… приехал… Живой… тут…

— Сандра, задушишь! Что со мной станется… Конечно, живой, — начал он смешливо и тут же сорвался на ласковое бормотание: — Соскучился… Боже, как я по тебе соскучился… Сандра… моя…