Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. Испытание чувств

И Констанция после некоторых раздумий решила и на сей раз довериться Винченцо, посоветоваться с ним, а уж там будь что будет!

Как она и предполагала, Винченцо выслушал её с нескрываемым беспокойством и посоветовал пока ничего не предпринимать.

— Ничего не делай без меня, — сказал он. — В таких делах мы должны действовать сообща, вместе с Фариной. Я поговорю с ним.

— Нет, не выдавай Марию! — взмолилась Констанция. — Мы можем ей сильно навредить. Не забывай, что Фарина и Мартино давние приятели.

— Да, ты права, — согласился Винченцо. — Но с Фариной я всё же поговорю.

Именно после этого разговора с женой он и попросил Фарину выкупить не одну, а две части фазенды, чтобы избавиться от Мартино. Фарина же не внял его просьбе и вскоре сам об этом пожалел, потому что Мартино продолжал каждый день ездить к Франсиске даже после того, как была оформлена купчая на землю.

— Я договорился с Франсиской, что её люди будут по-прежнему работать на нашей фазенде, а мы потом с ними рассчитаемся, — сообщил он после очередного визита к ней.

— Что-то переговоры у вас затянулись, да и глаза у тебя чересчур блестят, — недовольно заметил Фарина.

— Перестань! Мы говорили только о деле, — ответил Мартино, широко улыбаясь.

— Ты будь поосторожнее с ней, она ненавидит итальянцев, — сказал ему Винченцо, проявив солидарность с Фариной.

Мартино это не смутило, он самодовольно заявил, что лично на него эта ненависть не распространяется. Потом увидел, как набычился Фарина, и предпочёл закончить этот разговор в миролюбивом тоне:

— Впрочем, допускаю, что и некоторые другие итальянцы могут рассчитывать на благосклонность сеньоры Франсиски. Мне даже кажется, что её пресловутая ненависть к итальянцам осталась в прошлом.

Когда он ушёл, Винченцо несколько грубовато попытался утешить Фарину:

— Ты не расстраивайся, на такую строптивую кобылку никто не сядет.

— А если сядет, я его порешу! — продолжил Фарина, гневно сверкнув глазами.

Не только Мартино заметил, что ненависть Франсиски к итальянцам осталась в прошлом, — это вполне мог бы подтвердить и Марселло, которому теперь разрешалось встречаться с Беатрисой в её доме и свободно прогуливаться с ней по фазенде.

— Если ты его так любишь, то я не буду препятствовать вашему браку, — сказала дочери Франсиска. — На свадьбе Маурисиу я не была, о чём сейчас сожалею, но твою свадьбу мы обязательно устроим на нашей фазенде.

Беатриса расцеловала мать и тут же сообщила эту радостную новость брату и Катэрине. Но Маурисиу, как выяснилось, вовсе не разделял её радости. Наоборот, решение матери он воспринял с негодованием:

— Она окончательно сошла с ума! Свихнулась на итальянцах!

— Это ты, похоже, сошёл с ума. Что ты несёшь? — тотчас же отреагировала Катэрина, а Беатриса застыла в изумлении.

— Да, я утверждаю, что мать лишилась рассудка ещё в тот день, когда растоптала портрет отца, — повторил Маурисиу. — Раньше она ненавидела итальянцев, а теперь делает всё наоборот. Мне стыдно смотреть на неё, когда она любезничает то с Фариной, то с Мартино.

— То с твоим сыном итальянцем, — продолжила оскорблённая Катэрина. — Ведь дона Франсиска нянчится с ним! И ко мне она относится хорошо, можно сказать, по-матерински! А ты, выходит, сгораешь от стыда, когда ложишься со мной в постель?!

— Не передёргивай, речь не о тебе, — проворчал Маурисиу.

— А о ком? О Марселло? О моём женихе? — вскинулась на брата Беатриса, обиженная им до глубины души.

— Да, и о Марселло. Я всегда считал, что он тебе не пара, — сказал Маурисиу. — И мать до недавних пор придерживалась такого же мнения. Но сейчас в неё вселился бес, её потянуло на мужчин, ей хочется гулять с этим мерзким Мартино, или с Фариной, или с обоими сразу, поэтому она и тебе позволила делать то же самое с Марселло!

— Ты можешь оскорблять меня, но не смей оскорблять маму! — закричала Беатриса и влепила Маурисиу пощёчину.

— Правильно! Я могу добавить! — поддержала её Катэрина и, взяв малыша на руки, выбежала во двор, чтобы и впрямь не подраться с мужем.

Беатриса последовала за ней. Обе они были потрясены внезапной переменой, случившейся с Маурисиу.

— У меня было ощущение, что я говорю не с ним, а с той доной Франсиской, какой она была прежде, — призналась Катэрина.

— У меня тоже, — сказала Беатриса.

— А я давно это заметила, — вступила в разговор Жулия. — Маурисиу словно подменили после того, как дона Франсиска сняла с себя траур. Он не может ей этого простить и ревнует её ко всем мужчинам.