Словом, как только дело доходило до окончательного решения, Нина не говорила Жозе Мануэлу ни «да», ни «нет». Но что ни день они становились всё ближе: Жозе Мануэл был умён, сердечен, весел и, по всей видимости, готов был ради неё на многое, Нина не могла не ценить этого.
Самым забавным и неожиданным в их отношениях было то, что они частенько беседовали именно об отце Жозе Мануэла. Жозе Мануэл пытался как-то примирить свою будущую жену — а он не сомневался, что рано или поздно Нина даст ему согласие, — с будущим свёкром. Он рассказывал о тех нововведениях, которые тот завёл у себя на фабрике. Нина тут же начинала задавать вопросы. Её интересовало всё: как реагировали на них рабочие, каковы были результаты? И тотчас же она начинала прикидывать, а возможно ли завести то же самое и у себя на фабрике? В такие минуты она забывала, что речь идёт об отце Жозе Мануэла, что он — богатый человек, для неё эти беседы становились своеобразными консультациями, которые могли помочь ей действовать более грамотно и добиваться своей цели. Цепкий ум Нины много позаимствовал из этих бесед, и многое, она собиралась внедрить у себя на фабрике.
Жозе Мануэл и восхищался, и огорчался, видя заинтересованность Нины. Он восхищался её умом, энергией, деловитостью, но при этом с грустью думал, что такая женщина не сможет ограничить себя только семьей. Ей нужны, куда большие просторы. Но в будущее он не заглядывал, он хотел одного: чтобы Нина дала согласие стать его женой.
Но Нина пока ничего не собиралась решать, она с головой ушла в общественную деятельность на фабрике. Ей очень понравилась идея детского садика, о котором рассказывал Жозе Мануэл, и она взялась за организацию такого же.
Умберту против детского сада не возражал. Он успел убедиться, что идеи Нины приносят определённую пользу, так что все разговоры на эту тему носили вполне мирный характер. Но когда кроме детского сада Нина завела речь ещё об обеденном перерыве, устройстве столовой и прибавки к жалованью, для того чтобы работницы имели возможность получать горячую пищу, Умберту взорвался.
Когда Нина появилась у своего начальника с очередным предложением, он едва не затопал на неё ногами.
— Я и так плачу работницам больше других, — заявил он. — Никаких прибавок не будет! И тебя я видеть больше не хочу! Хватит с меня твоей коммунистической деятельности!
— Нечего навешивать на меня политические ярлыки! — возмутилась Нина. — Я действую в ваших же интересах, добиваюсь, чтобы работницы лучше работали. Я знаю, что после небольшого отдыха и сытной вкусной еды они и вторую половину дня будут работать в полную силу!
— А сиесты после вкусной сытной еды им не нужно? — поинтересовался Умберту. — Сиесты, во время которой я бы обмахивал всех опахалом? Хватит, Нина! С меня довольно! Никаких садов! Никаких обедов! Никаких прибавок! И больше никогда не переступай моего порога! Моё терпение лопнуло!
Нина попыталась возражать ему. Но Умберту не желал ничего слышать. Он знал, что Нину ему не переспорить, и выставил её вон из кабинета.
— Ну что ж, придётся устраивать забастовку, — вздохнула привыкшая добиваться своего Нина.
Она стала разговаривать с работницами, предлагая им бороться за свои права, добиваясь улучшения условий труда. Многие были за забастовку, но многие и против, они боялись потерять работу.
— Мы должны прекратить работу и заявить свои требования, — говорила Нина,— иначе ничего не добьёмся. Разве мы не хотим, чтобы у нас был детский сад, чтобы у нас была столовая? Давайте все разом оставим работу, и пусть хозяин попробует что-то с нами сделать!
— С тобой-то хозяин точно ничего не сделает, ты у него в любовницах живешь! А нам даст коленкой под зад и выгонит за ворота! — крикнула ей пожилая работница.
Нина задохнулась от возмущения.
— Кто? Я? В любовницах? Да в жизни такого не было! И если хозяин будет кого-то гнать, то меня в первую голову! А без борьбы никто ещё ничего не получал!
Домой Нина вернулась, кипя от возмущения: ей было обидно, и как ещё обидно! Столько было сделано для фабрики! Как они все вместе хорошо работали! И сказать ей такое! Неужели все работницы думают, что она — любовница Умберту?
Да, много гнилья в человеческих душах! Про свою обиду она ничего не сказала матери, зато поделилась с ней своим возмущением.
— Мне непонятно их малодушие, — сердито говорила Нина, отодвинув от себя приготовленный матерью ужин. — Они не понимают, что без риска нельзя ничего добиться! И я готова идти на этот риск!
Читать дальше