Эмма Скотт - Не оставляй меня

Его глаза медленно открылись.

– Пусть кто-нибудь другой… почувствует то же, что и я сейчас. Ладно? Пообещай.

Мне хотелось покачать головой и сказать ему, что я не смогу этого сделать. Никогда. Я никогда больше ни к кому не буду чувствовать того, что чувствую к нему.

– Я люблю тебя, Кейс, – сказал он между неглубокими вздохами, – я так тебя люблю. Пообещай…

– Я люблю тебя, Джона. И… Ладно. Да. Я обещаю. – Слезы потекли по моим щекам, когда я кивнула: – Я обещаю.

Его глаза снова закрылись. Его тело откинулось на подушки, и следующий вдох казался ровным, а выдох – облегченным. Уголки его рта приподнялись, потом вытянулись еще больше. Он улыбнулся. Тогда он был прекрасен. Мирный. Безмятежный.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, – сказала я, – знаю, что ты устал. Просто отдыхай и слушай.

Все еще улыбаясь, он кивнул.

– Я здесь.

– Я люблю тебя, – сказала я, – ты лучшее, что когда-либо случалось со мной. Не отдала бы ни одной секунды нашего времени. Ни одной.

– Кейс… – выдохнул он. Его рука в моей дрожала, пытаясь подняться. Я подняла ее и прижалась щекой к его ладони. Он медленно провел кончиками пальцев по моим волосам.

– У меня сердце разрывается, – сказала я, – и я так счастлива. Ты делаешь меня такой счастливой. Твоя любовь сделала меня сильной. Ты сделал меня лучше… – рыдания, как маленькие ножи в моем горле, от которых слова пытались увернуться, – быть любимой тобой, Джона… это величайшая честь в моей жизни.

Он смотрел на меня, и слезы текли по его бледному лицу.

– Боже, ты… такая красивая, – прошептал он, – такая красивая. Не хочу прекращать смотреть на тебя… но… я устал.

– Спи, – сказала я, приподнимая край простыни, – я буду здесь, когда ты проснешься. Я буду здесь все время.

Я склонилась над ним, нежно поцеловала в губы и взяла его лицо в свои ладони.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Кейс. Люблю тебя… – его глаза закрылись, и через минуту он заснул.

Я положила свою больную голову на кровать рядом с ним, измученная больше, чем когда-либо. Выжатая и опустошенная. Ни радости, ни боли, ни надежды, ни сожаления.

Я не оставила ни слова невысказанным.

Положив голову на бедро Джоны, я погрузилась в сон, где мне снилось, что я плаваю в стеклянном море. Подвешенная и невесомая. Красота окружала меня разноцветными лентами и вихрями света. Тихо. Мирно.

Счастливо.

«Кейси …»

Никаких сожалений.

Только любовь.

Только ты.

Я видел удаляющийся берег под небом, полным звезд. Миллионы и миллионы звезд. Миллионы и миллионы мгновений. Все они с ее именем.

Я любил ее больше, чем кого-либо, и она любила меня в ответ. Осознание этого было надежно спрятано во мне, заперто в моем сердце, и когда я перестал бороться с ним, мои глаза закрылись…

Берега больше не было видно, но я знал, что он там.

Ветер шептал, словно мое дыхание. Мой последний вдох.

«Я буду любить тебя вечно».

Четыре дня спустя…

Я сидела на кровати, все еще в черном платье, хотя похороны давно закончились. Моя рука сжимала скомканную салфетку, влажную от слез и почерневшую от туши.

Насколько я помнила, похоронная служба была чудесной. Друзья из Карнеги приехали вместе с профессорами и преподавателями. Представитель студии Чихули принес изысканную стеклянную скульптуру из белых лилий для матери Джоны и записку с соболезнованиями от самого Дейла. Он писал, что мир слишком рано утратил новый живой талант.

Священник произносил важные слова, Дена читала стихи, и все по очереди говорили о Джоне: рассказывали смешные истории, делились трогательными воспоминаниями. Снова и снова я слушала рассказы людей, как он заставлял их смеяться, как он пробуждал в каждом лучшее. Как его вера в них делала их храбрыми. Я думаю, что я была одной из них.

Потом Беверли подошла к нам с Тео, держа в руках маленькую медную урну.

– В пустыне, ночью, под звездами, – сказала она, передавая урну в руки Тео, – он этого хотел. Но я не могу этого сделать. Я не могу…

«Я тоже не могу, – подумала я, сидя в одиночестве на кровати, – я не хочу быть здесь без тебя. Ты нужен мне».

Только стук в дверь заставил меня пошевелиться. Таня стояла снаружи, все еще в траурном черном платье, с покрасневшими глазами. В руках у нее была картонная коробка.

– Я не могу остаться, – сказала она, – завтра я уезжаю в Сиэтл, и мне еще надо собрать кучу вещей, – она вложила коробку мне в руки, – но это для тебя.