– Что кривишься? Сахарку добавь! – Дядя Гриша бухнул мне в чашку ложку сахара с горой и размешал. Заботливый какой! Угостил – моим же сахаром. – Может, еще? Мамка твоя послаще любит. Да, Любаня?
Мама тоже присела за стол с чашкой чая, и ей он тоже навалил сахара. Видимо, мое присутствие все-таки сдерживало ее, хотя бутылка водки еще не была пуста, и дядя Гриша без стеснения подливал себе в стопку. Когда он сжимал бабушкину хрустальную стопку в своей пятерне, меня захлестывало гневом – как будто он пятнал бабушкину память. При ней стопки вынимались из серванта только по праздникам, а сейчас опрокинуть рюмку стало здесь обычным делом.
Разговор не клеился. Мама расспросила меня о жизни в Москве, я отвечала односложно и смотрела на часы на айфоне, который положила на стол. Скорей бы приехал Кирилл и увез меня отсюда. Даже первые полчаса на холоде не казались такими долгими и тягостными, как чай с родной матерью, которая стала совсем чужой. Зачем рассказывать ей о своей жизни, если она забудет меня сразу, как только я отсюда выйду?
Прошло всего пятнадцать минут, а мама начала клевать носом, ее речь становилась все неразборчивей. Внезапно она повесила голову на грудь и упала лицом в столешницу, прямо рядом с пустой тарелкой дяди Гриши.
– Ну наконец-то, – неожиданно трезвым голосом сказал он и в упор взглянул на меня.
От его улыбки мне стало не по себе. Инстинкт завопил, что надо бежать. Я вскочила на ноги и почувствовала, как меня повело. Вцепилась пальцами в край стола, чтобы не упасть, и пробормотала:
– Что ты мне подмешал? – Голос заплетался, перед глазами плыли круги. Дело было плохо.
– И тебе, и мамке твоей, – не стал отпираться он, поднимаясь из-за стола и с кривой ухмылкой глядя на меня. – Мамке – две таблетки снотворного, чтобы нам не мешала. А тебе – одну, чтобы все помнила.
Так вот для чего был сахар – замаскировать таблетку. И как я не насторожилась раньше?
– Не подходи! – Я хотела схватить бутылку водки, чтобы отбиться от него, но только мазнула по ней рукой и сбросила со стола.
Раздался звон стекла, но мама даже не шелохнулась. А дядя Гриша шагнул ко мне – и я не успела опомниться, как уже оказалась на его плече, и он потащил меня из кухни в свою берлогу. Внутри меня забилась в панике прежняя Даша, которая готова была разбить о его голову лампу, схватить нож, царапаться и кричать, защищая себя. Но от снотворного моя голова сделалась тяжелой, руки повисли плетьми, как у тряпичной куклы. Мне хотелось закричать во весь голос:
– Помогите!
Но из горла вырвался только сдавленный писк. Я вспомнила, как Аська обещала спать с раскрытой форточкой, чтобы прийти мне на помощь. Но даже она не смогла бы меня услышать.
– Никто тебя не услышит, цыпленочек. Ты теперь моя.
Дядя Гриша пинком открыл дверь, внес меня в комнату, когда-то бывшую моей, а теперь оскверненную им, и бросил на кровать. Я утонула в пропахшем его мужским потом матрасе, как в болоте, у меня даже не было сил шевельнуться, чтобы попытаться спастись. В темноте комнаты мазнули по потолку автомобильные фары, и я на миг обрадовалась, что это Кирилл нашел меня. Он спасет меня – как в том последнем кошмаре, который приснился мне в больнице. Но машина проехала мимо, а тьма шепнула голосом дяди Гриши:
– Вот ты и попалась, цыпленочек. Как же я тебя ждал.
Его потная пятерня нырнула под мой свитер и до боли сжала грудь. Из глаз брызнули слезы, и я застонала сквозь зубы:
– Ненавижу!
А затем тяжелая туша, пахнущая резким потом и перегаром, упала на меня, вдавливая в матрас так, что затрещали кости. Меня замутило от отвращения, когда его слюнявые губы припали к моей шее. А потом меня пронзило болью – он оставил засос на том же месте, где моей маме. Заклеймил своей меткой.
В приоткрытую дверь влетела мелодия айфона – должно быть, это Кирилл звонил мне, не найдя мой дом. Но лучше бы он никогда меня не нашел. Ведь после того, что сделает со мной дядя Гриша, я никогда не смогу отмыться от этой грязи и не смогу смотреть в глаза Кириллу. Не будет ничего из того, что я себе намечтала во снах – ни капучино в кафе, ни прогулки по миланской площади, ни купания в уединенной бухте. Мне хотелось выть от отчаяния, но у меня не осталось сил даже на писк.
Кирилл
К счастью, вечерние пробки уже рассосались, и дороги из города были свободны. До деревни Даши я домчал за сорок минут. Дорога была мне знакома, ведь эту деревню я проезжал по пути к маминому дому. Кто бы мог подумать, что мы с Дашей были соседями? Может, даже виделись, когда ребята и девчонки из окрестных деревень собирались у костра на берегу озера. Может, она слушала меня, когда я играл на гитаре и даже была в меня чуточку влюблена? Хотя вряд ли, между нами пять лет разницы. Когда Даша была подростком, я уже учился в институте и редко навещал родителей.
Читать дальше