Светлана Полякова: И улыбнется счастье…

У Лени Баха с утра было плохое настроение. Он чувствовал себя хроническим неудачником — и надо же такому случиться с самого утра! Не то чтобы именно сегодня его мозг озарила гадкая мысль, что жизнь не задалась. — подобные мыслишки посещали его часто, поскольку в юности он мечтал о славе, как водится, а вышло все банально и глупо. Стал преподом в музыкальном училище. Вот и звезда, мать твою…

Предел мечтаний — преподавать недоумкам основы джазового искусства. Все равно ведь никто из них тоже не станет звездой, и Леня останется никому не известным Леней Бахом, несмотря на громкую свою фамилию.

Леню одолевала совершенно справедливая печаль. На улице за окном царила весна, и невыносимый тополиный пух, вызывающий у несчастного аллергический насморк, пытался подражать снегу, осыпая белым землю.

Сегодня был лень предэкзаменационных консультаций, и Леня тоскливо сидел в классе, смотря за окно с экзальтированным желанием вырваться отсюда куда угодно — хоть на небеса, но только бы подальше…

— Уныло.

Он сам не знал, кому сказал это, погрузившись в собственные мысли и ощущения.

— Что?

Звонкий девичий голосок заставил его вернуться из заоблачных мыслей на грешную землю.

Он поднял удивленные глаза. В основном на эстрадное отделение шли представители сильного пола.

Поэтому он решил, что это создание, замершее на пороге, просто ошиблось дверью. Понадеялся…

— Вам кого? — спросил он.

Девочка на пороге была юна просто неприлично, длинная белая челка падала на глаза, отчего Лене оставалось только гадать, какого же они у нее цвета. Вздернутый нос с россыпью веснушек свидетельствовал о любопытстве, а пухлые губы намекали на будущие победы в области любовных войн.

— Вас, — сообщила она, улыбаясь. — Это ведь эстрадное отделение?

Он окинул хрупкую фигурку долгим взглядом.

— Вам не кажется, барышня, — начал он, — что вы невыносимо молоды?

— Нет, — совершенно серьезно ответила она. — Не кажется… Я петь хочу.

— Пойте на здоровье, раз хотите, — хмыкнул он. — У нас нет вокала…

— Нет? — расстроилась она. — Что же мне делать? Давайте я пойду к вам на ударные: на пианино не могу — не умею. Вот на ударные…

Он нервно рассмеялся.

— Девушка, — начал он.

— Виолетта, — поправила она.

— Что?

— Меня зовут Виолетта, — представилась она. — И я пою. Я хорошо пою, правда. Вы не пожалеете. Я, может, звездой какой стану.

— Да ради Бога, становитесь, — милостиво позволил Леня.

— Значит, вы меня послушаете? — обрадовалась настойчивая Виолетта. — Пожалуйста!

Она молитвенно сложила на груди ладони и смотрела на бедолагу Леню с таким просительным обожанием, что его сердце дрогнуло. «Пускай поет», — подумал он. Убудет, что ли, с него? И не то довелось слушать.

Он приготовился к банальному исполнению шедевров отечественной эстрады, которую Леня не любил. Девочка вышла на середину класса и объявила:

— «Криденс клироутер ривайвл». «Эрон зе джонгл». Это песня так называется.

Леня невольно вздрогнул и уже было собрался запротестовать, абсолютно не представляя себе, как может звучать сей шедевр в женском исполнении. Что там в женском — в детском!

Но она уже начала, и Леня замер. Ее голос был неожиданно низким, чарующим, с той мягкой хрипотцой, о которой мечтают эстрадные звезды и которая им не дается. Она пела а капелла, спокойно, чисто и четко следуя мелодии, с такими восхитительными обертонами, которым позавидовал бы и Джон Фогерти.

Леня не останавливал ее. Он замер перед явлением чуда — ибо это, несомненно, было чудо… Девочка и в самом деле могла стать звездой, родись она не в этой треклятой стране. Леня даже заплакал внутри себя — так невыносимо было это осознание, потому что его, Ленина, незадавшаяся судьба? Эта девочка была обречена на стократ худшее несчастье, ибо, если бы он верил в переселение душ, стопроцентно назвал бы эту белокурую девицу в отечественных джинсах новым воплощением великой Эллы Фицджеральд или Дженис Джоплин! Но в России не были нужны эти певицы. Тут царствовали Пугачевы-Ротару, с резкими и патриотичными голосами, или гнусавые певички «про любовь»…

— Все? — спросила девочка.

— Еще что-нибудь можешь? — хрипло спросил Леня. — На русском?

Она задумалась.

— Вообще-то я не люблю нашу эстраду, — сообщила она. Подумав еще секунду, она несмело спросила: — А у вас гитары нет? Шестиструнной?

— Есть, — кивнул он.

Девочка несмело улыбнулась и сказала: