Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

– Давно не было такой жары, – сказала бабушка, подливая деду кипятка.

– В такую погоду лёт хороший, – заключил дед, глядя в сад, – мёда будет много.

Дедушка был заядлым пчеловодом и половину дня проводил за густым садом со стороны склона горы, на бесхозном участке в тени деревьев, где держал свои ульи. Там же, чуть в стороне, стояли ульи дяди Миши, соседа. Он был намного моложе деда, и дед всегда говорил, что не справился бы, если бы не помощь дяди Миши. Они каждую осень помогали друг другу откачивать мёд, если нас в это время не было, и перетаскивать тяжелые ульи на зиму в специально отведенные зимники.

– Миша купил новые ульи, – сказала бабушка. – Я говорю деду, чтоб он тоже их обновил, а он отказывается.

– Да мои ульи сорок лет прослужили и еще пятьдесят прослужат! – воскликнул дед, метнув на бабушку суровый взгляд. – Им сносу нет. А у Миши вон один разваливается уже – вот тебе и новые!

– Не преувеличивай, – примирительно улыбнулась бабушка и объяснила: – Небольшой дефект. Там крышка неплотно прилегала к стенкам, и они вылетали через щель, но Миша заделал отверстие, и теперь все в порядке.

– О-о-й, – у деда на переносице была глубокая морщинка, и сейчас она совсем скрылась между нахмуренными бровями, предвещая бурю, – да какой же это порядок…

– Съешь еще яичко, – заулыбалась бабушка, пододвигая деду тарелку с вареными яйцами.

Мы с мамой переглянулись. Одному Богу было известно, как они прожили вместе больше сорока лет. Дед обладал суровым, крутым нравом, и бабушка всеми возможными и невозможными способами старалась сглаживать образовывающиеся углы. Весь груз эмоционального состояния семьи лежал на хрупких женских плечах бабушки. Она старалась оградить детей (а у нее, помимо моей мамы, был еще старший сын) от семейных скандалов, и, по рассказам мамы, они никогда не были свидетелями ссор родителей. Я считала бабушку очень мудрой и доброй. Она давала дельные советы и направляла по правильному пути. И никогда не отказывала, если к ней обращались за помощью.

Но, несмотря на свою суровость, дед умел нежно и самоотверженно любить. Он принимал живое участие в жизни своих детей, интересовался их успехами и неудачами. Он был в курсе всего, что происходило в семье, и слово его было решающим.

Дедушка и сейчас оставался дубом – твердым, неколебимым. Я не могла его представить немощным, больным, лежащим в постели, обессиленным жизнью. Он сохранил тот бравый вид, который имел пятьдесят лет назад. Рассматривая старые, пожелтевшие фотографии, я видела молодого двадцатилетнего парня – воплощение силы, мужественности и красоты. Широкие плечи, высокий лоб, густая темная шевелюра. Твердость духа придавала его осанке горделивый вид, а мягкий взгляд контрастировал с твердо и упрямо сомкнутыми пухлыми губами. Моя мама унаследовала красивые черты лица своего отца. Она была широкоскулой молодой женщиной с темной пышной копной волос. Обладая мягким характером, она часто проявляла казавшуюся несвойственной ей упрямую настойчивость. Мягкий характер же передался ей от матери.

Сейчас бабушке не было и шестидесяти, но она выглядела старше своих лет. Уставшее, усыпанное мелкими морщинками лицо озаряла добродушная, светлая улыбка, за которой скрывались долгие годы трудов и страданий. Но все ее худое тело дышало живостью и неисчерпаемой энергией, которые она сумела в себе сохранить. Маленькая аккуратная головка с копной темных волос, забранных в пышную прическу, восседала на прямых плечах. Мягкие черты лица у нее оставались правильными и красивыми, несмотря на возраст. Тонкие худые пальцы аккуратно держали чашку, возле которой на блюдце лежал надкусанный кусочек коричневого сахара.

– Как дела у Сережи? – дипломатично перевела разговор бабушка, обращаясь к маме. – Он не смог приехать?

– Он уехал в командировку в Будапешт, – объяснила мама. – Вернется в конце июля, и в августе мы поедем в Мюнхен. Он позвонит на днях, я обратный билет пока не покупала.

Бабушка на мгновение отвела взгляд, а дед вопросительно взглянул на маму.

– Это вы в конце июля уезжаете? – протянул он. – Так скоро! Ну-у, так это вы мёда не дождетесь…

– Лёня собирался приехать в августе на машине, – быстро сказала мама. – Он поможет мёд откачать, заодно и нам бидончик привезет.

Лицо деда разочарованно вытянулось, а бабушка поспешно вышла из-за стола за сливками.

Обычно мы приезжали на все лето или как минимум на два месяца. Дом здесь был большой, одноэтажный, но широкий, с большими, светлыми комнатами и верандой. Иногда мы приезжали все вместе: я с мамой и папой, Леонид, старший брат мамы, с женой Юлией и маленькой дочкой Алёнкой. Дом оживал. Вдвоем старикам здесь было одиноко и пусто, они не раз сами признавали это, поэтому с величайшим нетерпением ожидали нашего приезда. Я понимала, что две недели после двухгодовой разлуки – это слишком мало, чтобы полноценно насытиться этим местом, но выбора у нас не было. К тому же поездка в Мюнхен была запланирована еще зимой, и папа давно внес ее в свой забитый текущими планами ежедневник.