Наталья Струтинская - Аю-Даг. Роман. Второе издание

Я стояла на берегу моря. Прошел первый, волнующий, многословный день моего приезда сюда. Солнце уже скрылось за навесом, который создавал тень вплоть до кромки воды. Под ногами хрустела крупная галька. Я сняла босоножки. Галька, весь день калящаяся на солнце, была покрыта белым налетом, местами горячая, а где-то уже чуть теплая. Осторожно ступая по широким камням, я подходила к нежно шуршащей воде.

Еще шаг – и я стояла на мокром сером песке, а худые лодыжки омывало Черное море.

На следующее утро меня встретил петух, чинно расхаживающий по огороду. Когда я спускалась с крыльца, он одарил меня таким взглядом, что я чуть не поставила свою босую ногу обратно на деревянную лестницу. Но петух, важно распушив свой хвост, ушел в заросли пышного розария.

Я сунула ноги в калоши, подняла сорочку повыше и зашлепала в сад. Было около одиннадцати часов. Солнце уже поднялось достаточно высоко, день обещал быть жарким. На небе ни облачка: ясная синева и золотой диск. Яблоневый сад создавал приятную тень в такой знойный день. Через сад вела тропинка к грядкам моркови, лука, огурцов и помидоров. Тут же зрели тыквы и арбузы. Абрикосовые деревья и заросли малины закрывали деревянный забор, а крыльцо и соседнюю стену обвивал виноград.

Я села на плетеную скамейку в тени яблони и подставила белые ноги под лучи жаркого солнца. Тепло нежно разлилось по всему телу, и я невольно поежилась от неожиданно приятных ощущений. Все было так умиротворенно и гармонично вокруг: щебет птиц, клокотание кур, жужжание шмеля у клевера. Все так спокойно и естественно, словно нет нигде городов, людей, машин, нет суеты и шума, как нет бед и страданий. Есть только этот шмель, насытившийся росой, есть птицы, есть солнце, согревающее тело, и есть теплый медовый аромат.

Зеленые склоны гор обступали с трех сторон маленький дедушкин сад, а в проеме между ними, за плантациями картошки и кукурузы, мелькала серебристая рябь. Благоухание розового дерева, нескончаемый поток пчел умиротворяли жалящее пекло, оставляя в душе лишь блеск восторга и мерное биение сердца.

Поздний завтрак состоял из кукурузного кекса, изрядно заправленного изюмом, и домашних яиц всмятку. Стол накрыли на веранде в тени винограда. Мама больше всего в доме любила это место, уютное, где можно было по-деревенски провести трапезу.

Человек, в сущности своей, рано или поздно начинает тянуться к земле. По природе чуждый ему шум превращается в истинное исчадье ада, город – в скопление бездомных душ. Голова начинает кружиться от бесконечного потока пустых мыслей. Рано или поздно, как бы человек яро ни защищал свою любовь к цивилизации, он начинает тянуться к изначальной точке своего существования, бессознательно освобождаясь от тяготящих его уз. Нельзя отказаться от нововведений нашей жизни, как нельзя уйти от истории, ведь, как известно, в мире нет ничего стабильнее перемен, которые, так или иначе, ведут развитие человечества к его концу. Но природой человеку дана любовь к родной земле, к плоти, из которой он сделан сам и к которой когда-либо вернется. Ведь только земля дает начало нашему пути и конец нашим страданиям, отраду нашей душе и покой нашему сердцу. Какая бесконечная любовь наполняет мое сердце, когда я вижу зеленые южные луга, голые скалы, темные пещеры и прозрачные ручьи, когда я вдыхаю прокаленный запах луга. Если Господь Бог и раскинул где-либо владения Рая на земле, то, бесспорно, одно из них составляет Южное побережье Крыма.

Как вдохновенна была кисть Айвазовского при написании «Аю-Дага в туманный день»! Или же Лагорио при создании «Крымского пейзажа»! Виды питали мое воображение. В детстве я представляла себя то прекрасной пленницей злого колдуна, то графиней, чинно обхаживающей свои владения. Побережье стало моим вторым домом и первой любовью…

Я выковыривала изюм из кекса, когда дедушка, в белой панамке и с испариной на смуглом лбу, придвинул к себе горячую чашку. Протянув многозначительно: «Жара-а-а…», он смачно отхлебнул чай.

– Маруся, ешь все, – мама пододвинула блюдечко с моим исковерканным кексом ближе ко мне.

– Я не люблю изюм, мама! Ты же знаешь. Куда столько изюма! – я действительно ненавидела изюм – он на языке представлялся мне личинкой, и меня начинало мутить.

– Не хочет, пусть не ест, – улыбнулась бабушка, расставляя на столе белые, широкие чашки и пыхтящий чайник.

В бабушке я всегда находила поддержку. Мама с укором посмотрела на меня, на что я ей ответила лукавой улыбкой.