Я колебался, но в конце концов мог рассчитывать только на свою слабость. Перспектива превращения в тупые отбросы была не соизмерима с маниакальной тягой к новым ощущениям, к саморазрушению. Я затянул руку вверху ремнем, затем поискал и легко нашел у себя толстую зеленую вену. Санитарные инспекторы знают лучшие места, где их искать. Я дал игле проскользнуть мне под кожу и закрыл глаза. Мгновенно наступило ощущение тепла, за которым сразу же последовал такой наплыв спокойствия, какого я раньше никогда не испытывал. Жизненные проблемы действительно перестали иметь значение. Я дал себе погрузиться в бездну. Теплую, темную, мягкую и неописуемо сказочную. Я падал и падал, и падал бы еще глубже, если бы не проплывшая передо мной фигура. Кутуб Минар, моя давно умершая кошка, пристально и бесстрастно смотрела в мои глаза. Единственное женское существо, которое я любил всем сердцем. Возможно, она была единственной из тех, кого я встречал, у кого было теплое тело и холодные губы. Теперь… если бы я встретил такую женщину, я бы отдал себя ей так же, как главный самец-бабуин с готовностью и страстью вытягивается на земле, безвольно разбросав от воспоминаний о пережитом наслаждении свои лапы, и ждет, когда главная самка будет ублажать его.
Кошка жалобно мяукала, как от боли. Наркотик, от которого я спал, налил мои руки свинцом. Вдруг появилась Мохини. Я в изумлении уставился на нее. Со дня ее смерти я только слышал ее голос, но никогда не видел. Она стояла передо мной, такая же осязаемая и такая же реальная, как кровать, на которой я лежал. В глазах ее блестели слезы. Затем начали меняться цвета. Повсюду вокруг нее появлялись самые яркие краски, которые сливались между собой и исчезали. Мерцающие цвета, которых я никогда не видел, о которых думал, что они могут быть только у стрекоз и золотых рыбок. Я ощущал странную боль, боль потери. Я не мог избавиться от этих видений. Они расплывались, превращаясь в одно целое, и я уже не мог оттолкнуть их от себя. Меня захлестывал стыд.
Когда Мохини протянула руку и положила ее на мою голову, я почувствовал тепло ее кожи. Может, я умер? Я подумал, что такое могло произойти, поэтому попробовал слегка пошевелить головой, и ее рука соскользнула мне на лицо. Я чувствовал ее мягкую руку на своих щеках. Эти яркие цвета задвигались и слились на заднем плане. Я услышал религиозные песни, которые пожилые люди поют на похоронах. Голоса эти доносились не снаружи, они были в моей голове. Это были те жуткие песни, которые я всегда ненавидел, песни, которые напоминают звук стаи чаек, причитающих и плачущих, выклевывая глаза у мертвых моряков. Какая невероятная тяжесть в груди! Я смотрел в глаза моей умершей сестры. Я уже и позабыл, какими зелеными они были. Неожиданно Мохини улыбнулась, и я услышал страшный шипящий звук, как будто я стоял слишком близко к краю железнодорожных путей, когда по ним проносится скорый поезд.
Тяжесть в груди исчезла. Ушли краски, и она тоже ушла. Снаружи было уже темно. Я услыхал, как внизу на улице оживают палатки, в которых продавали разную еду. Звон тарелок и грубые голоса торговцев. В мое открытое окно вливался незамысловатый аромат дешевых ингредиентов: чеснока, лука и кусочков мяса, шипящих в жиру. Я почувствовал голод. В моей руке по-прежнему был окровавленный шприц. Я вынул его и с любопытством посмотрел на темную кровь. Я никогда не повторю этот опыт. Мохини сделала это невозможным.
Как сказал Бальзак: «Дядя по своей природе — веселый пес». Я клоун, пляшущий на краю пропасти, и все же я говорю тебе это сейчас, хотя ты — как и я — все равно меня не послушаешь: не заходи в эту машину, потому что с другой стороны ты выйдешь такой, что помочь тебе будет нельзя.
Не делай этого, Димпл.
Я зашел в кабинет к хирургу, и он сказал мне: «Как? Ты еще жив?» Он не мог поверить, что тело, с которым так плохо обращаются, еще живо. Димпл, ты не переживешь попадания в эту машину. Оставь его. Оставь гадюку в джунглях. Оставь ребенка в джунглях, потому что гадюка наверняка не причинит вреда своему собственному ребенку. У Ниши хороший гороскоп. Она сделает в своей жизни много замечательных вещей. Сейчас спасай себя, моя хрупкая, моя дорогая Димпл. Я вижу плохие вещи в твоем гороскопе, и по ночам демоны посылают мне сны, в конце забрызганные кровью. Там я снова семилетний мальчик и прячусь за кустами, наблюдая, как мать Ах Кау режет свинью. Паника, крики ужаса, бьющая фонтаном кровь и это незабываемое зловоние. В моих снах ты идешь под кровавым дождем. Я кричу, ты поворачиваешься и бесстрашно улыбаешься; зубы твои красные от крови. Я боюсь за твое будущее. Оно залито кровью. Уходи, Димпл.
Читать дальше