Рани Маника - Земля несбывшихся надежд

Они нашептывали мне на ухо разные вещи, и я старалась быстро записывать, пока они говорят. Иногда они звучали злобно, иногда были счастливыми, а иногда — полными сожаления. Я слушала их печаль и понимала, что моя мама собирала их скорбь, потому что знала, что однажды ее дочь обретет свободу от них. Вечер, казалось, прилетал все быстрее и быстрее. К тому времени, когда я поднимала голову от работы, на улице становилось уже темно. Аму зажигала молитвенную лампаду внизу, и фигурки правоверных темнокожих мальчиков светили мерцающими отблесками пламени.

— Иди поешь, — звала Аму.

Потом наступил день, когда я написала последнюю страницу. Я откинулась на спинку стула в сгущавшихся сумерках комнаты, и что-то заставило меня взять пленку, которую моя мама нашла в комнате моего двоюродного дедушки Севенеса после его смерти. Я вставила ее в магнитофон и нажала кнопку воспроизведения.

Старый жулик, каковым я являюсь, я нашептывал это в твои ушки, и ты сегодня принесла мне большую бутылку японского саке. Я дразню тебя, намекая про тайного любовника, а ты заливаешься краской. Нет, не любовник у тебя есть. В груди у тебя сидит шип. Ты не расскажешь мне о его причине. Дорогая, дорогая моя Димпл, ты моя самая любимая племянница, и всегда была ею, но так больно любить такое трагически печальное и не туда направленное создание. Я изучил твой гороскоп, в вашем супружеском доме живет змея Раху. Неужели тебя не предупредили о мужчине, за которого ты выходила замуж? Я ему не доверяю. Он носит улыбку так же, как свою одежду, легко и непринужденно. Я составил и его гороскоп тоже, и мне не понравилось то, что я там нашел. Он станет ядовитой змеей у тебя на груди. Я рассказывал тебе о ядовитой змее из сундука Раджа?

Примерно через три месяца после смерти Мохини Радж умер от смертельного укуса змеи. Его укусила его собственная красавица-кобра. Я всегда вспоминаю его, как героя из древних времен, который думал держать у себя огромную блестящую кобру для ловли крыс. Его бронзовое тело отсвечивало в лунном свете, все его секреты выплывали наружу. Я никогда не забуду случай, когда он сказал мне: «Следи за мной», — и приблизился к этой раскачивающейся живой черной опасности, чтобы поймать ее, словно это была какая-то игрушка. Помнишь, что он ответил на мой вопрос: «Кусают ли заклинателя змей его собственные змеи?» «Да, — ответил он, — если он сам хочет быть укушенным».

Я часто думаю, что внутри меня существует мое зеркальное отражение. Безответственный, неблагоразумный парень, который делает все, что я сам делать боюсь. Я жил с ним много лет, и он через твоего мужа рассказывает мне о жизни его жуткого старшего брата. Не знаю, замечала ли ты его когда-нибудь, скрывающегося внутри. Наверное, не замечала. Они хитроумные ублюдки. Когда я кричу «Нет, Нет, Нет!», он с яростным ликованием кричит наоборот: «Тен, Тен, Тен!» Когда за окном начинают кричать петухи, и я поворачиваюсь, чтобы идти домой, это именно он озорно подмигивает скульптурным осколкам женщины у бара и, растягивая слова, как мне кажется, очень неразумно произносит: «Неужели ты дашь этим головушкам пропасть понапрасну, без применения?»

Я просыпаюсь в ярком свете утра на единственной вдавленной подушке подо мной, с пальцами, липкими от мармелада, с перемешанными, невообразимо убогими воспоминаниями и признательной мыслью: Слава Богу, я оставил свой кошелек у администратора гостиницы. Пару раз, когда я отодвигаю свой стакан и пьяно решаю «хватит», он прикуривает еще одну сигарету, поднимает руку и заказывает еще один виски. «Без льда», — говорит он бармену. А потом тащит меня в какие-то задние переулки, куда отказываются заезжать даже таксисты. От стены отделяется молодая девушка и проводит указательным пальцем по моему лицу. Она знает меня. Она помнит меня по прошлому разу.

В Таиланде ты можешь купить что угодно. Это просто, и за свою жизнь я купил множество вещей. Поскольку ты моя племянница, и я пока еще не пьян, нет необходимости говорить о них всех, хотя я должен тебе сказать, что одна из них — героин. Не знаю почему, но моим одурманенным мозгам кажется, что мой опыт каким-то образом важен для тебя. Я сидел на кровати в своем гостиничном номере и рассматривал шприц, иглу и коричневую жидкость внутри. Я подробно обследовал себя. Был ли это еще один опыт, который можно добавить в сборник воспоминаний о всяких моих странностях, или привычка, которая будет властвовать надо мной? Раньше я ничему не говорил «нет», но героин — дьявольская машина. Вы заходите в нее с одной стороны и выходите с другой, изменившимся до неузнаваемости. Конечно, моя страдающая навязчивыми идеями личность могла бы бросить меня в неистовство пагубных склонностей. Я бы вышел из этой машины опустившимся, с землистым цветом лица, заблеванным и с диким взглядом. Я видел таких на железнодорожных станциях: закисшие глаза, сморщившиеся лица, на которых нет ничего, кроме неутолимой жажды следующей дозы. А может быть, такой была моя судьба?