Барбара Эрскин - Шепот в песках

– Береги его, Анна, – сказала престарелая леди. – Он из Древнего Египта и очень, очень старинный.

Египет.

Анна повертела флакончик на ладони, разглядывая его со всех сторон. Феликс в свое время носил его к антиквару, чтобы оценить, и тот отозвался о вещице довольно скептически.

– Мне очень жаль разочаровывать тебя, Анна, дорогая моя, но, боюсь, он был куплен на каком-нибудь викторианском базаре. Уже в те времена, когда туризм еще только зарождался, местные жители подсовывали приезжим в качестве подлинных сувениров так называемые артефакты. А эта штучка вообще не слишком-то похожа на египетские.

Феликс вручил Анне флакончик с таким видом, как будто само прикосновение к нему унижало его достоинство и пятнало его репутацию солидного финансиста. Вспомнив об этом, Анна слабо улыбнулась. Теперь, по крайней мере, ей больше не придется терпеть общество его партнеров и знакомых – самодовольных, мнящих о себе все, что только можно возомнить, имея деньги, и смотрящих на нее как на еще одну декоративную безделушку, приобретенную им на каком-нибудь базаре.

Со вздохом поставив флакончик на место, Анна вновь посмотрела в зеркало. Она устала, подавлена, уничтожена. Она сыта по горло.

Филлис, как всегда, права. Она устроит себе праздник.

– Бывали в Египте прежде?

Как она не подумала об этом, когда просила себе место у окна? Теперь ей предстояло в течение пяти часов вынужденно общаться с тем, кого судьбе было угодно послать ей в соседи, и не иметь возможности избавиться от него.

С того чудесного осеннего дня в Суффолке прошло почти четыре месяца, но теперь наконец она в пути. Снаружи рабочие наземной службы аэропорта Гэтвик что-то проверяли напоследок и счищали лед с крыльев самолета, готового вырулить на старт. Над полем косо летела снежная крупа, хлеща по лицам людей и заставляя их багроветь.

Анна не подняла глаз от путеводителя.

– Нет, не бывала. – Она постаралась произнести это безо всякого энтузиазма, хотя и не грубо.

– Я тоже.

Анна уловила взгляд искоса, однако сосед не сказал больше ничего и склонился над стоявшей у него в ногах сумкой, чтобы вытащить свою собственную литературу.

Крайнее кресло в их ряду было еще свободно. Самолет постепенно заполнялся, стюардессы рассаживали пассажиров по местам. Анна рискнула быстро глянуть влево. Сорок с чем-нибудь; очень светлые волосы, правильные черты лица, длинные ресницы, вздрагивающие в такт движению глаз по строчкам порядочно затрепанного томика. Анна вдруг пожалела, что столь явно выказала свое нежелание поддержать разговор. Впрочем, это поправимо: времени впереди еще много. Слева от соседей пожилой человек в темной одежде, с высоким воротничком священнослужителя, усаживался в крайнее кресло. Устроившись, он повернулся, кивнул сначала Анне, потом светловолосому мужчине и достал из своей сумки целую кипу газет. Решительность, с которой он засунул в самый низ кипы «Черч таймс» и взялся за номер «Сан», вызвала у Анны улыбку.

Этим утром, когда она заперла дверь своего дома и с чемоданом в руке направилась к уже ожидавшему ее такси, ее нервы были почти на пределе. Тихие в ранний час улицы были белы от февральского снега; солнце еще не встало, и эти рассветные сумерки еще более усиливали тоскливое ощущение пустоты. Вся решимость Анны куда-то улетучилась. Если бы такси не ждало ее, чтобы отвезти на вокзал Виктория, к поезду до аэропорта, она вернулась бы назад, в пустой дом, навсегда забыла о Египте и, забравшись в постель, с головой накрылась одеялом.

В самолете было жарко, душновато, и у нее заболела голова. Зажатая в своем кресле, она не могла двигаться; плечо и рука соседа тесно прижимались к ее руке. За исключением кивка и полуулыбки, когда она подняла голову, чтобы взять свой поднос с завтраком, и еще одного кивка и улыбки, когда стюардесса стала разносить напитки, он больше никак не проявил желания общаться, не произнес ни слова, и это молчание уже начинало тяготить Анну. Она не стремилась к долгому, полнокровному разговору – еще совсем недавно даже сама мысль о нем вызывала у нее ужас, – но обмен ни к чему не обязывающими замечаниями время от времени разрядил бы обстановку и внес приятное разнообразие. Непрерывный гул двигателей действовал Анне на нервы. Она закрывала глаза, но так ей начинало казаться, что он становится громче с каждой минутой. Она отказалась от наушников, предложенных ей стюардессой, чтобы озвучить идущий на экране телевизора фильм. Отказался и сосед слева. Насколько могла помять Анна, скосив глаза в его сторону, он спал; книга лежала у него на коленях, разжавшиеся пальцы придерживали корешок. Это был уже не тот первый потрепанный путеводитель. Тот сосед Анны лишь наскоро пролистал, прежде чем откинуться на спинку кресла, устало потереть ладонями лицо и, казалось, тут же крепко уснуть. Глянув в иллюминатор, Анна увидела далеко внизу крошечную тень их самолета, скользящую по лазурной ряби нагретого солнцем Средиземного моря. Подумав, Анна рискнула еще раз посмотреть на соседа. Во сне его лицо стало менее привлекательным: все его черты словно бы отяжелели, обвисли, рот сложился в грустную складку. Анна снова занялась своей книгой, завидуя способности этого человека спать в таких условиях. Лететь им оставалось еще два или три часа, и каждая мышца ее тела настоятельно требовала свободы и движения.