Пенни Джордан - Лестница на седьмое небо

— Что произошло?! — истерично рассмеялась она. — И ты еще спрашиваешь?

Ничего, кроме того, что глупая девчонка позволила бессердечному мужчине использовать себя… Мужчине, который почему-то возомнил, что вправе судить других! Что вправе толковать и использовать закон, как ему заблагорассудится… Он может бездушно наблюдать за одиноким и несчастным человеком, годами его не замечать, но утверждать, что знает его достаточно хорошо, иметь право вмешиваться в его личные дела… Этот человек может стать любовником женщины, которую презирает и ненавидит… Ты как раз и есть этот человек! — твердо закончила она. — С тобой много чего происходит, тебе не кажется? Да, кстати, к твоему сведению, я не соблазняла твоего троюродного брата и не просила у него этот дом. Я его даже не знала, и если ты мне не веришь, то обратись к адвокату. Вообще-то, с твоей стороны было бы разумнее сделать это сразу.

Хотя, я понимаю, правда тебе ни к чему. Все, что тебе нужно, — это предлог для того, чтобы переделать завещание мистера Барроуса в свою пользу, дабы твой будущий тесть получил то, что ему нужно. К сожалению, я этого не знала.

Ее колотило, зубы стучали, каждое слово давалось с трудом. Нога болела так, словно ее раздирали острые волчьи зубы, голова раскалывалась, в горле першило, но все это было ничто по сравнению с болью, горевшей у нее в сердце, сжигавшей ее на костре презрения к самой себе.

— Ничего не понимаю. О чем ты, черт побери? — резко прервал ее Люк. Когда я уходил…

— Когда ты ушел, меня посетила твоя невеста, — горько пояснила Мелани. Так что врать бессмысленно, Люк. Я все знаю… Все до капли, как бы мне это ни было больно.

Мелани взглянула на него — он посерел.

— Моя кто? — переспросил он.

— Твоя невеста, — повторила Мелани, как отрезала. — Мисс Люсинда Хьюитсон. Она даже показала мне обручальное кольцо и рассказала о доме, который ее отец собирается вам подарить. Честно говоря, я бы на ее месте бежала от тебя сломя голову, не говоря уже о замужестве. Но, видимо, вас объединяет особая мораль, которую людям вроде меня трудно понять.

Ей пришлось отвернуться, чтобы скрыть боль. Теперь у нее осталась только гордость. Да, Люк именно такой человек, о каком рассказала ей Люсинда Хьюитсон, — человек столь извращенный, не имеющий ничего святого, что она не могла понять, как позволила ему так легко себя обмануть.

— Уходи, Люк. Тебе здесь больше нечего делать. Что касается завещания мистера Барроуса…

Она повернулась к нему — голова поднята, спина прямая, и только гордость скрывала причиненную им боль.

— Ты ошибался относительно меня. И относительно моих взаимоотношений с твоим троюродным братом. Я не знала Джона Барроуса. И ни разу его не видела.

Я и не подозревала о его существовании до тех пор, пока он не умер. И если бы ты спросил меня честно и открыто, вместо того чтобы разыгрывать из себя детектива, если бы ты не врал и не пытался обманом сблизиться со мной… — И завоевать мое сердце, едва не произнесла она, но вовремя остановилась. Если уж она так глупо в него влюбилась, то виновата в этом не меньше его самого.

— Если бы ты подошел ко мне открыто, — закончила она, — я бы рассказала тебе правду.

Мелани отвернулась, она была опустошена настолько, что не могла продолжать. Но тут вдруг Люк взял ее за плечи, не обращая внимания на ее холодность, и развернул к себе.

— Мелани, ты должна меня выслушать. Ты ошибаешься, — начал было он, но она остановила его. И голос ее звучал хрустально-чисто от ледяного отвращения:

— Ну нет, я не ошибаюсь. Я знаю, что ты обманывал меня… использовал меня. Я знаю, что ты, как троюродный брат Джона Барроуса, надеялся унаследовать дом и землю, которые затем собирался перепродать Дейвиду Хьюитсону, чтобы вдвоем сорвать немалый куш после того, как будет принято решение о строительстве автострады. Ты вошел в этот дом с намерением дискредитировать меня и добиться пересмотра завещания. Но у тебя ничего не выйдет. Ты внушаешь мне отвращение, — заверила она, хотя в голосе ее не было твердости. — И если я в чем и раскаиваюсь, так это в том, что столь легкомысленно поверила в твою ложь. Но в одном ты можешь быть уверен: больше я такой доверчивой не буду. Ты, Люк, был готов пойти на что угодно, лишь бы добиться своего. На что угодно! Ты даже соблазнил меня — видимо, для того, чтобы иметь возможность встать в суде и рассказать всем, какая я развратная.

Такая, что и секунды не поколеблется, чтобы…

Она оборвала себя на полуслове. Даже огромная боль и злость, владевшие ею, не могли заставить ее выразить словами все то, что было у нее сейчас на уме: Люк любил ее, нет, имел с ней половую связь без всякой любви, с единственной целью доказать, к какому типу женщин она принадлежит — к тому, что запросто могут соблазнить старика ради материальной выгоды.