Дик Портер - Преданное сердце

Паренек, доставшийся мне в это утро (источник, как мы называем таких людей), — из части, расположенной в Эберсвальде, под Берлином. Приведя его в свой кабинет, я достаю карты Эберсвальде и окрестностей. Тем временем уборщица ставит на стол две бутылки пива. Это единственная хитрость, которую мы применяем, — накачиваем источников пивом. Нам полагается пить вместе с ними, а чтобы следователи не захмелели, уборщица приносит еще и кофе. Я усаживаю источника так, чтобы свет падал ему на лицо, и хорошенько его рассматриваю. Он весь в угрях, форму свою он не снимал, должно быть, уже целую неделю, и у нее соответствующий вид и запах. Тем не менее паренек производит приятное впечатление: угловатый, застенчивый. Такие ребята мне нравятся больше, чем те, которые много мнят о себе. Я даю ему пачку сигарет, он закуривает, и мы оба удобно усаживаемся, потягивая пиво.

По ходу беседы мой паренек начинает открываться. Родом он из Франкфурта-на-Одере, в армии — полгода, уже давно решил при случае перейти на западную сторону. Сержант в Эберсвальде донимал его как мог, ему осточертело убирать казарму, когда другие шли в увольнение. Три дня назад его отправили в караул в Восточный Берлин, он улизнул от остальных, перешел в Западный Берлин (все это происходило за пять лет до постройки стены, и восточные немцы толпами бежали на Запад) и очутился в лагере беженцев в Мариенфельде. Я спрашиваю про его впечатления от Западного Берлина, он отвечает то же, что и все остальные: "Der Untershied ist wie Tag und Nacht" — будто попал из ночи в день. У него есть дядя и тетя, попавшие в Западную Германию сразу после войны. Сейчас они в Дюссельдорфе, живут обеспеченно, они помогут ему встать на ноги. Отец велел ему перебраться к ним, если удастся.

Паренек пьет уже вторую бутылку пива и курит четвертую сигарету — пора приступать к делу. Я расстилаю на столе карту Эберсвальде, и мы начинаем ее изучать. Сперва я спрашиваю о том, что нам уже известно: где находится казарма, где стрельбище, где они проходили боевую подготовку? Он отвечает правду, и мы переходим к оружию и снаряжению. Материальная часть у них обычная, советская, модели устаревшие. Только что получили партию девятимиллиметровых автоматических пистолетов, поговаривают о том, что скоро поступят грузовики марки «Победа». Мы переходим к офицерам его части, и выясняется, что большинство из них — вновь прибывшие. Источник сообщает о них, что помнит: возраст, рост, вес, характер. Похоже, недавно произошла чистка. Причина? Источник подробно рассказывает о том, что случилось два месяца назад. Несколько солдат вернулись в казарму, напившись пива, достали свое оружие и начали угрожать дежурному офицеру. Тот позвал на помощь трезвых солдат, произошла небольшая перестрелка. Ранен никто не был, и вообще неясно, из-за чего весь сыр-бор загорелся. Источник считает, что все это политика, что ребята устали от идеологической накачки. Вероятно, он сочинил все это специально для меня, но я все равно вставлю его рассказ в свой отчет — в Гейдельберге разберутся. Первыми, кого убрали из части после ЧП, были политработники и командир роты, их заменили парой офицеров, обучавшихся у русских, в Казахстане. Зачинщики были посажены на несколько недель под арест, тем все и кончилось. Я делаю вид, будто не понял кое-какие малоправдоподобные детали, но источник держится за свою версию и повторяет ее слово в слово. Либо он хорошо все выучил, либо говорит правду. Под конец я задаю несколько стандартных вопросов. Что он в последнее время видел из вооружения советской армии? Источник вспоминает, что видел танковые колонны. Да-да, появляется все больше танков Т-54. От Т-34 их можно отличить по 100-миллиметровым орудиям и круглым орудийным башням.

Что ж, похоже, это все, да и обедать уже пора. Прощаясь с источником, я испытываю смешанные чувства. С одной стороны, я сделал все, что мог, а это не так уж плохо: в Гейдельберге говорят, что им нравится моя работа, что большая часть сведений о восточногерманской армии идет из нашего «дома», а два раза я и сам обнаружил в "Нью-Йорк Таймс" кое-что из того, что мне удалось выведать. С другой стороны, мы все, за исключением наших двух немцев, как разведчики — полный нуль, и сами это хорошо понимаем.

В обед мы едем кутить в Американский клуб. Мы — это четыре следователя-американца, наш черный сержант (в то время мы говорили «негр»: назвав сержанта «черный», можно было нарваться на драку) и мистер Суесс, наш штатский начальник. Для нас это единственная возможность соприкоснуться с Америкой, и мы ведем себя, как туристы: заказываем гамбургеры и чили, коктейли и портер. За столом Эд Остин из Стэнфорда рассказывает содержание нового фильма о Либерейсе, [2] Персонаж американских фильмов военного времени. Его имя перекликается с армейским жаргонным словечком, обозначающим солдата, который сожительствует с женщиной, проживающей на оккупированной территории. который он только что посмотрел. Судя по всему, это ужасная гадость. Когда официант в картине спросил: "А на десерт — не угодно ли клубнички?", солдаты, заполнившие зал, смеялись до упаду. А потом, когда кто-то на экране произнес слово «Liebestraum» и Либерейс сказал: "Это значит "тоска по любви", другой персонаж воскликнул: "Ах, так вы говорите по-немецки?" Публика гоготала.