Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь

— Ну ладно, подключайте! — И снова стала слушать. Остальные не знали, с кем она говорит, и не могли понять, о чем идет речь. Но им все же стало ясно, что позвонивший очень взволнован, и они подавленно молчали, чуя недоброе.

— Нет уж, пожалуйста, не взваливайте на нас такие обвинения, господин Пихлер, — резко бросила в трубку Доната. — Я признаю, что допущена халатность, и сожалею о том, что там у вас произошло. Но ответственность лежит, в первую очередь, на Оберманне! — Возникла новая пауза. — Разумеется, он будет это утверждать, ничего другого и ожидать нельзя! Я сама выеду к вам и посмотрю на допущенные огрехи! — Доната положила трубку.

Видно было, что она кипит от возмущения. Все, кроме Тобиаса, невольно опустили глаза или, по меньшей мере, избегали ее взгляда.

— Кто отвечает за дома с первого по седьмой в Розенгейме?

Вопрос это был сам по себе бессмысленным, ибо она, конечно же, знала ответ. Но ее потребность сделать на момент передышку оказалась сильнее простой логики.

— Я, — произнес Тобиас.

— Удостоверился ли ты в том, что вода из труб выпущена?

Этот вопрос был чисто риторическим. Ведь если бы он выполнил то, о чем она спрашивала, то ничего бы не случилось.

— Я распорядился, чтобы это было сделано.

Его спокойствие лишь усиливало ее гнев.

— Но потом не проверил, так?

— Доната, неужели ты всерьез ожидаешь, что…

— Ты, наверное, удивишься, но так оно и есть. Да, ожидаю, что на моих стройках контролируется все, решительно все до последней детали. — Она вскочила.

— Разрыв водопроводных труб? — спросил Тобиас, страшно побледнев.

— В трех домах!

— Мне ужасно досадно, Доната!

— А что толку от твоей досады! — Она повернулась к двери. — Я еду туда.

Тобиас подбежал к ней.

— Мне тебя сопровождать?

— Нет, благодарю, — бросила она и оставила его в растерянности.

Дверь за ней защелкнулась.

— Как можно быть такой бездушной? — воскликнула Вильгельмина. Ее пухлые щеки горели.

— Ну, тут у меня совершенно другое мнение, — заметил Гюнтер Винклейн с вызывающей улыбкой.

— Ах, вот как? — спросила взбешенная Вильгельмина.

— Вы еще недостаточно знаете нашу шефшу. Если бы господин Мюллер не был ее любовником, то он бы так дешево не отделался.

Тобиас повернулся к нему.

— Надо бы сейчас съездить вам по морде. Вы это явно заслужили.

— Так чего же вы медлите? — раздраженно спросил Винклейн. — Вам ведь в этой фирме все позволено.

Вильгельмина совершенно растерялась.

— Тобиас… Господин Винклейн! Вы же не собираетесь действительно драться? — закричала она, всплескивая руками. — Вы ведь отлично знаете, каково положение фирмы. Не можете же вы еще ко всему этому…

Тобиас взял себя в руки.

— Не волнуйся, Вильгельмина. Я на провокацию не поддамся.

— Я вообще не понимаю, с какой это стати вы на меня ополчились, господин Мюллер! — промолвил Винклейн. — Разве вам так уж неловко, что вы — любовник шефши?

Вильгельмина буквально бросилась между двумя задиристыми петухами.

— Ну, хватит, — крикнула она. — Хватит, говорю вам! Расходитесь! Марш обратно к чертежным доскам, и немедленно! Вам известно, чего ожидает от нас шефша.

— Хотел бы я знать, кто это дал право именно вам, цыпленок вы однодневный, отдавать нам приказы, — прошипел Винклейн.

Но вмешательство Вильгельмины имело успех. Вскоре совещательная комната опустела.

Доната пожалела о своей вспышке, едва только выехала из города; ей стало стыдно, что она вот так, полностью, потеряла контроль над собой.

Причины для недовольства действительно существовали, но она реагировала слишком уж несдержанно. Аварии на стройках неизбежны, да ведь и на самом деле за практическое-то выполнение работ отвечает строительная организация. Но опыт научил Донату, что надеяться на это нельзя, что следует постоянно все проверять собственными глазами, а иногда и действиями, убеждаясь, что все в порядке. Тобиас же ее опытом не обладал. Было бы вполне справедливо строго спросить с него за упущение, но все же не в таком тоне и не в присутствии всей команды. Видимо, он воспринял ее нахлобучку как унижение.

Она твердо решила извиниться перед ним еще до исхода дня.

Поговорить же с Тобиасом она собиралась к концу работы, когда все остальные уйдут.

Но из этого ничего не получилось: в этот вечер он не задержался, как обычно, а ушел, даже не дождавшись, пока закончит работу она.

Улыбка, с которой она собиралась просить у него прощения, застыла на ее губах. Разочарование было подобно боли от удара под дых. Доната скорчилась.