Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь

Эта мысль ее тронула, ей было интересно узнать, правильно ли ее предположение. Но если она и права, он, конечно, никогда этого не признает.

Доната положила сумку на книжную полку рядом со стереоустановкой, повесила свое коричневое шелковое пальто на один из свободных изгибов стоячей вешалки, туда же и парик, сегодня рыжевато-белокурый. Всеми десятью пальцами она прошлась по своим коротко остриженным светлым волосам, чтобы немного их растрепать. Потом зашла в крошечную кухню квартиры и поставила на плиту чайник с водой.

Тобиас ворвался в квартиру, бросил взгляд в комнаты и крикнул:

— Ты где, Кисуля?

Доната, улыбаясь, вышла из кухни ему навстречу. Тобиас за последние недели очень переменился. Он отпустил бороду, оказавшуюся гораздо светлее волос на голове, которые он уже не смазывал бриолином, так что они свободно рассыпались по сторонам. Бородка, коротко остриженная и очень ухоженная, делала его старше, в чем, собственно, и состояла цель. Но его темно-синие глаза излучали, особенно в этот момент, юношескую жизнерадостность.

— Нерадивая ты баба! — закричал он. — Муж приходит домой с работы усталый и грязный, а ты еще и воду в ванну не напустила?

— А надо было?

— Обязательно.

— Что ж, ладно. Тогда я гашу плиту. А я-то хотела нам чаю заварить.

— Во-первых, у меня это лучше получается, а, во-вторых, ванна важнее.

Она послушно заткнула сливное отверстие ванны железной пробкой и открыла оба крана.

Он, подойдя сзади, наклонился над ней и произнес:

— Не хочешь ли ты почувствовать себя по-домашнему?

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты будешь тереть мне спину мочалкой, твое красивое платье может промокнуть до нитки.

Она знала, к чему идет дело, поэтому сразу же выполнила его просьбу: сняла платье, туфли, чулки и бюстгальтер и осталась в одних трусиках. Сидя в ванне, он попытался затянуть ее туда же. Какое-то время она сопротивлялась, но потом все же уступила ему победу. Они предались страсти в ванне, которая вообще-то отнюдь не была рассчитана на двоих.

Потом они сидели друг против друга за чаем, он — в пижаме и домашнем халате, она — в его мохнатом купальном халате, который, конечно, был ей очень велик. У Донаты накопилось бесконечно много такого, о чем хотелось ему рассказать, а он слушал внимательно, заинтересованно, чуть-чуть улыбаясь уголками губ от охватившего его радостного чувства.

— Знаешь, чего мне больше всего не хватало? — спросила она наконец.

— О да! Знаю! — Его улыбка стала еще шире.

— Не того, о чем ты думаешь! Разговоров с тобой. Ты — единственный человек, с которым я могу говорить столь увлеченно. Я могла бы проболтать сейчас с тобой всю ночь.

— Пусть так оно и будет!

— Ты же знаешь, что это не получится. Мне надо домой, сменить платье и белье.

— А если ты это сделаешь завтра утром пораньше? А этой твоей живодерке-сестре можешь позвонить.

— Мы скоро от нее избавимся.

— Очень рад это слышать. Мне она, правда, никогда не мешала, но зато уж очень явно давала почувствовать, что я ей мешаю.

— А ведь места для трех человек в доме было более чем достаточно.

— Ты и правда собираешься его продать?

— Посмотрим, как пойдут дела. Во всяком случае, я чувствую, что уже не цепляюсь за него, как раньше, понимаешь? Теперь мне не столь важны владения…

— А что важнее?

— Важнее теперь ты, если тебе обязательно хочется это услышать. Работа и ты, вот что для меня самое главное в этом мире.

— Именно в таком порядке? Это все же не самый лестный вариант.

— Но это так и есть, и тебе вообще-то следовало бы именно поэтому считать себя счастливым. Работа будет мне опорой, когда… — Она замолчала.

Но он уже понял.

— Я никогда тебя не оставлю.

— Верю, что сейчас ты думаешь именно так, и это уже чудесно. Но кто может поручиться за будущее?

Следующие недели стали для Донаты счастливыми. Лишь теперь, когда они снова нашли друг друга, она осознала, как сильно страдала от разлуки с Тобиасом. Она теперь больше, чем когда-либо наслаждалась совместно проведенными часами. Уик-энды они проводили в ее доме, а когда Сильвия наконец выехала, то, не стесняясь, отпраздновали это событие.

Доната полагала, что нашла форму существования, позволяющую ей быть рядом с Тобиасом, или, точнее говоря, она решила, что это возможно без выполнения всяких формальностей. Ей, правда, бросилось в глаза, что он уже не так беззаботен, как прежде, но она об этом не раздумывала, объясняя себе происшедшую с ним перемену тем, что он рядом с ней быстро взрослеет.