Уильям Гилл: Нефритовые глаза

Основное расследование теперь ведется в Испании, где полиция устанавливает местонахождение этой женщины. Ее показания станут ключом к разгадке таинственного убийства".

Фрэнсис посмотрела на Нормана. Она ничего не рассказывала ему, они вообще больше не говорили о Диего. Он не мог знать. Это было лишь совпадением.

Фрэнсис встала и, убрав посуду после завтрака, подошла к старому столу, стоявшему возле окна. Солнце отбрасывало тени на его толстую дубовую поверхность, на появившиеся с годами от ударов ножа трещины, придавшие деревянному полотну вид старой изношенной шкуры. Фрэнсис почистила уже приготовленный в миске картофель, слегка обжарила его в масле и добавила к мясу, лежавшему на противне. Норман услышал глухой звук закрывающейся духовки и поднял голову.

– А что у нас сегодня будет на ленч? – спросил он.

– Барашек, – ответила Фрэнсис, и Норман опять углубился в чтение.

Теперь Фрэнсис принялась за фасоль, замоченную в стеклянной чаше. Она взяла овощной нож, лежавший на оконном выступе, служившем кухонной полочкой. Но перед тем, как заняться новым делом, Фрэнсис окинула взглядом окружавший ее пейзаж: утки в пруду, деревья по другую сторону изгороди, дети, играющие в крикет. Даже с такого расстояния Фрэнсис смогла различить среди них сына и улыбнулась. Лишь крошечные фигурки в белом, синее небо и серо-золотая остроконечная верхушка церкви разрушали монотонность пейзажа. Все вокруг было заполнено сочной зеленью раннего мая, которая вскоре исчезнет под жаркими лучами летнего солнца.

Эта картина успокоила Фрэнсис, как успокаивает появление долгожданной почки на молодом дереве после длинной морозной зимы. Это было началом новой жизни. Питер – единственное, что имело для нее смысл, и он будет жить так, как она хотела, той жизнью, которой она, будучи ребенком, была лишена, и Питер будет счастлив, находясь в безопасности рядом со своими родителями. Фрэнсис готова была жить со своим прошлым, которое с годами увянет, как истлевают старые письма. Диего вновь стал воспоминанием, как и раньше, и Фрэнсис научилась загонять мысли о нем в самый дальний угол своей памяти. И только в ее снах лицо Диего возникало с потрясающей ясностью, заставляя ее просыпаться, как от резкого звонка будильника. Неподвластные ее разуму сны и мысли о Диего появлялись внезапно, когда она совсем этого не ждала, но ведь их можно и не замечать, и, возможно, в один прекрасный день они исчезнут навсегда.

Фрэнсис начала чистить фасоль. Отблеск серебра от лезвия ножа и бархатистый зеленый оттенок овощей, казалось, могли бы соперничать с любой из красок зелени в окружающем весеннем мире – если бы солнце не превратило камень кольца на руке женщины в каплю яркого света, отливающего самым фантастически глубоким зеленым оттенком в мире. Она носила его постоянно, но Норман никогда ни о чем не спрашивал.

Глядя с веранды, трудно было сказать, где заканчивается вода и где начинается суша. От дуновения легкого ветерка высокий тростник, окружавший дом со всех сторон, клонился к земле, сливаясь с покрывающейся рябью водной поверхностью реки. Дом стоял на возвышении, и отсюда пожилой мужчина, часами сидевший на террасе в уютном кресле-качалке, мог любоваться видом своих обширных владений. Но даже отсюда он не мог различить теряющуюся в голубой дымке узкую полоску взморья. Только в полдень, когда солнечные лучи наполнят своим сиянием день, он сможет увидеть сочную бахрому густых зарослей, растянувшуюся вдоль темной водной глади. А сейчас было раннее утро, и восходящее солнце лишь изредка пускало на землю свои лучи, как стрелы, пронизывающие серую туманную дымку, клубившуюся над поверхностью земли.

Мужчина встал и, подойдя к украшенному аркой входу, взял в руки свисток, висевший на шее. Один раз протяжно свистнул и стал ждать. Откликнувшись на призывный звук, из зарослей, окружавших дом, один за другим появились большие белые доги. Уже через секунду собаки сели у ног хозяина и громким лаем разрушили царившую вокруг тишину раннего утра. Мужчина улыбнулся, неторопливо опустил руку в большую металлическую миску, стоявшую рядом с ним на столе, и, чуть помедлив, швырнул своим любимцам огромный кусок сырого мяса. В миске было достаточно мяса, его с лихвой хватило бы всем собакам, но мужчина не потянулся за вторым куском, он вернулся в кресло-качалку и оттуда стал наблюдать за животными, борющимися за свою порцию пищи. Когда это зрелище, доставлявшее мужчине истинное наслаждение, наконец надоело ему, он опрокинул на пол миску, полную окровавленных кусков мяса.