Сюзан Барри - Звезды Сан-Сесильо

— Вы хотите сказать… — Лайза почувствовала, что ее сердце оборвалось и снова бешено забилось.

— Я хочу сказать, что если вы останетесь здесь в Сан-Сесильо и получите работу в испанской семье, это решит и ваши и мои проблемы. Если позволите, я стану вашим работодателем!

Это было настолько фантастично, что Лайза точно решила: она опьянела. Не следовало ей пить второй бокал!

Она вообразила себе, что из всех мужчин именно он предлагает ей работу!

Хулио насмешливо смотрел на нее, а она тем временем судорожно подыскивала слова, чтобы достойно принять его предложение.

— Может быть, вы боитесь, что вам будет нелегко привыкнуть к испанскому образу жизни? — предположил он, видя ее замешательство. — Отпуск здесь очень приятен, но сможете ли вы прожить в этой стране несколько месяцев, по крайней мере до осени? Ведь именно этот вопрос вы сейчас себе задаете?

Она покачала головой, и он увидел в глубине ее огромных серых, чисто английских глаз чрезмерное потрясение.

— Нет. Мне бы очень хотелось остаться, но вы… вы же ничего не знаете обо мне! Как вы могли предложить мне стать гувернанткой вашей дочери, если ничего обо мне не знаете?

— Правильно, — согласился он, и его рассудительный, трезвый голос удивил ее. Все тотчас же встало на свои места. — Я же могу навести о вас справки. Вы дадите мне адрес родителей девочки, которая была больна, и я свяжусь с ними. А также с вашей последней хозяйкой, но не бойтесь, я не придам большого значения ее словам, хотя чувствую, мне было бы неплохо поговорить с ней. Ради блага моей дочери, вы же понимаете?

— Разумеется!

На какое-то мгновение Лайза задумалась: а хочет ли она оставаться в Испании? Он очарователен, мягок и вежлив, этот врач из Мадрида, но за этой мягкостью скрывалась непоколебимость и несгибаемость. Он может быть непреклонным, если захочет, и его обаяние — неотъемлемое свойство его происхождения. Оно объяснялось латинской кровью, придававшей горячий блеск его глазам, которые также могли быть холодными как лед.

Хулио чувствовал, что девушка колеблется.

— Ну ладно, — мягко произнес он, — вам решать. Если вы захотите остаться и я получу хорошие рекомендации, я смогу предложить вам работу здесь, в Сан-Сесильо. А тем временем несколько дней вы можете пожить в том же отеле за мой счет. Вас это устраивает, сеньорита?

— Я могу несколько дней прожить и за свой счет, — ответила она.

Доктор медленно поднялся, давая понять, что беседа окончена.

— Как бы то ни было, думаю, вы поживете в отеле за мой счет.

Когда он покидал ее у входа в отель, она всем сердцем пожелала ему спокойной ночи. Поднявшись в лифте и оказавшись в своей комнате, она вышла на балкон, где долго смотрела на сверкающие бриллиантами звезды, рассыпанные по бархатному небу над Сан-Сесильо.

Звезды Сан-Сесильо!.. Она всегда будет помнить их, что бы с ней ни случилось и где бы она ни оказалась!

Казалось, что, хотя бы даже и на время, Сан-Сесильо предъявлял на нее свои права.

Тремя днями позже Лайза завтракала в отеле «Каравелла» с доктором Фернандесом и его дочерью Жиа.

Жиа вблизи оказалась еще более некрасивой, и Лайзу заинтересовало, какова же была мать девочки, потому что сам доктор Фернандес, бесспорно, отличался необыкновенной красотой.

От отца девочка унаследовала лишь поразительно густые черные ресницы, обрамляющие постоянно сверкающие зеленовато-карие глаза. Они с интересом вглядывались в окружающий мир и говорили о душевном здоровье и силе, которую будет трудно подчинить. В целом же девочка была еще тщедушной и слабенькой после перенесенной болезни.

— Вы говорите по-английски не так, как мисс Гримторп, — заметила она, с интересом разглядывая Лайзу через столик. — Она не любит, когда я называю ее няней, потому что от этого чувствует себя старой, так что я называю ее Гримми. Вы хотите, чтобы я звала вас мисс Уоринг?

— Можешь звать меня как хочешь, — ответила Лайза, улыбнувшись девочке так, как всегда улыбалась своим питомцам.

Эта улыбка всегда имела неизменный успех.

— Вы не похожи на Гримми, — призналась ей Жиа, прищурив глаза и продолжая изучать ее. — Вы хорошенькая, правда, папа, она хорошенькая? — обратилась девочка к отцу.

Он строго посмотрел на грейпфрут, который она довольно беззаботно скребла ложечкой.

— В высшей степени невежливо комментировать чью-то внешность, когда человек может это услышать, — напомнил он дочери. — Ах, я так боялся, что это случится! — добавил он, когда долька грейпфрута упала на накрахмаленный ярко-розовый подол ее платья, и девочка виновато потупила глаза. — Какова бы ни была Гримми и как бы она ни выглядела, она, кажется, не научила тебя прилично вести себя за столом!