Сюзан Барри - Звезды Сан-Сесильо

На даме было золотистое платье, сверкающее, как чешуйчатая кожа змеи, а губы накрашены алой помадой, и весь ее таинственный облик говорил о пресыщении: ей уже не к чему больше стремиться!

В следующий раз этот человек — ему было лет за тридцать пять, и, судя по всему, он происходил из этих мест — делил свой столик за ланчем с маленькой некрасивой девочкой со смоляными волосами и ее няней, очень похожей на англичанку. Ее голос ясно доносился до Лайзы, и она слышала, что та по-английски жаловалась на непослушание своей воспитанницы, на что последняя отвечала вызывающим смехом, вместо того чтобы каяться в своих грехах. Лайза почувствовала необыкновенную симпатию к девочке, вернее, ее притягивал проказливый взгляд огромных глаз с длиннющими ресницами — единственная подкупающая черта на ее некрасивом личике.

Но сегодня вечером, проходя через вращающиеся двери в ресторан, Лайза почувствовала, что может и не увидеть этого тонколицего человека. И оказалась права. Столик был пуст. Лайза с трудом, без всякого аппетита, осилила несколько блюд, а столик все еще напоминал необитаемый остров, хотя и украшенный красными, как вино, гвоздиками.

То, чего Лайза ждала весь день, не произошло, и теперь уже нет никакой надежды… Надежды на что? — задавала она себе вопрос, выходя в теплую, мягкую ночную тишину.

Она не могла, вернее, не хотела отвечать себе на этот вопрос, но разочарована была отчаянно. Когда она, опершись о парапет террасы, стала наблюдать за парами, прогуливающимися в сумраке сада, в горле у нее появился комок, причинивший ей легкую боль.

Из ресторана доносилось беспрерывное бренчание гитар, а пары в саду явно занимались одним и тем же делом — искали уединения, где никто не сможет грубо ворваться в их мир и нарушить магию вечера… И только Лайзе было не с кем поговорить, лишь у нее не было никого, кто бы горячо желал ее общества!

Она сошла на ступеньки террасы, остро ощущая неловкость от своего одиночества. Не то чтобы она чуралась общества или с трудом заводила друзей. Нет! Но у нее в этот отпуск было так мало денег, что она поневоле держалась особняком. С самого начала она поняла: если проявит слабость и начнет посещать балы, то неизбежно потратит денег больше, чем может себе позволить, а она не из тех, за кем мужчины гоняются толпами и тратят на них деньги!

Лайза была застенчивой, осторожной девушкой. И хотя мужские взгляды часто останавливались на ярких крыльях ее волос и хрупкой девичьей фигурке, ее чопорный вид быстро отпугивал их. Вероятно мужчины считали, что к ней лучше не подходить, уж больно серьезной она казалась, а серьезность и отпускное настроение сочетаются редко. Лайза даже и не замечала восхищенных мужских взглядов. С тех пор как она приехала в Сан-Сесильо, для нее существовал только один мужчина — темноголовый и никогда не смотревший в ее сторону. Эта темная голова с темными глазами — а она была уверена, глаза были тоже темными — находилась от нее так же далеко, как звезды!

Ступая по окаймленной цветами дорожке, она с мучительной надеждой думала, что судьба, может быть, все-таки окажется к ней доброй и позволит в последний раз увидеть его! Разве недостаточно, что ей приходится возвращаться в Англию, не имея работы, потому что миссис Гамильтон-Трейси придала их ссоре значение несколько большее чем того заслуживало купание ребенка в ванне? Купание проходило как обычно; температура воды была в точности такой, какая требовалась, и лишь по случайному стечению обстоятельств Родди, шаля, повернул горячий кран именно в тот момент, когда его мамочка вернулась из Лондона разгоряченная, разочарованная и раздраженная. Родди закричал, что его ошпарили, а Энн в это время радостно носилась по комнатам, восторженно визжа, что она тоже ошпарилась, потому что вода была, по ее словам, «сплошной кипяток»!

Миссис Гамильтон-Трейси в ярости повернула кран с холодной водой, вытащила сына из воды и заявила, что никогда и представить себе не могла, что такое может произойти. Родди крепко обхватил маму своими мокрыми ручонками, и ее дорогой костюм был испорчен. Та же участь постигла кружевное жабо на ее белой блузке и замшевые туфли. Лайза потом долго трудилась над костюмом, но даже ее искусство гладильщицы не смогло вернуть ему прежней красоты, и его пришлось отдать уборщице. За одной бедой последовала другая, когда Лайза обнаружила, что от нее ожидают выполнения обязанностей не только няни, но и служанки. Миссис Гамильтон-Трейси вывалила перед ней груды своего белья, заявив, что оно чудовищно запущено. Лайза никогда не представляла себе, что в ее обязанности входит чинить нейлоновые чулки, подрубать и выпускать белье, очищать от сигаретного пепла вечерние платья. Она уже больше года служила в семье Гамильтон-Трейси, но этот новый круг обязанностей перед ней очертили только сейчас. Она поняла, что миссис Гамильтон-Трейси хочет избавиться от нее.