Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

Как неприятно, как мучительно сообщать новости, которые, ты знаешь, причиняют боль.

— Проклятая необходимость, — ворчал про себя Лестер.

Лицо как указатель характера человека — самый обманчивый на свете свидетель.

Козимо Лестер выглядел человеком решительным, полным сил и благородных стремлений. То же выражение благородства было свойственно ему в дни его легкомысленной юности, и тогда он производил впечатление человека, преисполненного пылкого бескорыстного интереса к чужим горестям. У него были глаза энтузиаста, крепкая линия губ властного человека, и при этом он никогда не воспламенялся от чего-нибудь более высокого, чем его собственная ставка на скачках или возможность «подбить» кого-нибудь на участие в не совсем чистом деле.

Однако он оставался обладателем прекрасных глаз и знал им цену.

Женщины всегда были легкой добычей Лестера, но он только один раз настолько потерял голову, чтобы жениться. Мать Дианы стала жертвой, принесенной на алтарь его всепоглощающего эгоизма. Она доверилась его словам, и запоздалое открытие низкого обмана, может быть, к счастью для бедняжки, нанесло ее сердцу смертельный удар, и нравственный, и физический.

Несмотря на печальное состояние Лестера, оставшегося в одиночестве, с ребенком на руках, нуждающимся в уходе, он вызывал легкую улыбку окружающих из-за того вида оскорбленной добродетели, которую выражала вся его внешность. Лестер был должен по длинному счету хозяйке того дома, который Диана выбрала местом своего рождения. Не имея ни денег, ни намерения оплатить счет, он с удовольствием принял предложение хозяйки, полюбившей ребенка, присматривать за крошкой. Облегчение, которое он почувствовал при этом, привело Лестера к весьма благоприятному для него заключению. Оказалось, что Диану — злополучное бремя — можно с успехом применять в качестве рычага, позволяющего поднимать симпатии и щедрость бездетных квартирных хозяек.

Он лично никогда не находил Ди ни занимательной, ни интересной; ничто на свете, кроме этой женщины, на которую он в данный момент тратил деньги, не возбуждало его интереса; он жалел о каждом гроше, который уходил на дешевые платья Ди, на ее еще более дешевое образование.

Воспитание Дианы не требовало больших расходов, иногда не требовало даже минимальных. Лестер брал ее в свои скитания по свету, потому что она, как он и предвидел, облегчала ему тяготы жизни; ее присутствие, особенно когда она была еще ребенком, прокладывало ему дорогу к каменным сердцам квартирных хозяек и содержательниц отелей. Диана быстро знакомилась со всеми и была всеми любима.

В двенадцать лет она умела сама сшить себе платье, в шестнадцать — была взрослой светской женщиной с душой ребенка.

Ей исполнилось семнадцать лет в тот вечер, когда Лестер поджидал ее, проклиная необходимость открыть ей новость и не видя иного способа избежать непривычного для него испытания. На лестнице послышался звук легких шагов и в комнату вошла Ди.

— Ух, какая духота! — Она распахнула настежь окно навстречу свежему весеннему ветерку, не обращая внимания на брюзгливое ворчание Лестера. — Ведь свежий воздух дешево стоит, подумай об этом и возрадуйся, — сказала Ди весело.

Она подошла к нему, красиво и быстро двигаясь по комнате.

— Каждой своей жилкой я чувствую весну. Как прекрасно ощущать жизнь в эту пору дня, когда сумерки спускаются на деревья и все кругом становится туманным, прекрасным и полным тайны, когда фонари кажутся то синими, то золотыми звездами, а свет их дрожит под порывами ветра! Можно быть бедной и иметь кучу забот — и все же испытывать весной радость жизни.

Она наклонилась к отцу, продолжая свою речь приятным, мелодичным голосом.

— У меня есть для тебя угощение. Правда, несмотря на отсутствие денег в наших кошельках. Закрой глаза и протяни руку!

— Благодарю тебя, Боже, — воскликнул Лестер.

Он с любопытством смотрел на небольшой пакетик из мясной лавки.

— Разве тебя это не прельщает?

— Даже вид ощипанного голубя может быть приятен для человека с больным желудком, — согласился он.

— Но ведь тебе теперь лучше, — сказала Ди, — и как только мы сможем откуда-нибудь раздобыть денег, мы сейчас же уедем на Ривьеру.