Нора Робертс - Шипы и лепестки

И тогда боль была только физической.

Нет, вдруг вспомнил он. Ему знакомо это чувство. Почти такое же. Тошнота, смущение, замешательство. Когда родители усадили его и очень цивилизованно сообщили, что разводятся.

Ты ни в чем не виноват, сказали они. Мы тебя любим и всегда будем любить. Однако…

В тот момент его мир перевернулся вверх тормашками. Так почему сейчас еще хуже? Почему так страшно сознавать, что Эмма могла уйти… ушла от него? Смогла и ушла, потому что он — пусть не сознательно — унижал ее, а должен был из кожи вон вылезти, лишь бы она чувствовала себя любимой и желанной.

За его спиной открылась дверь.

— Спасибо, — сказал Джек, не оборачиваясь. — Большое спасибо.

— Я мог бы сказать «не за что». Но не скажу.

Джек с трудом выдавил смешок.

— Боже, Дел, я все испортил. Я все испортил и даже сейчас не совсем понимаю как. Но я точно знаю, что обидел ее. Я очень сильно ее обидел, так что можешь избить меня, как обещал, я и пальцем не шевельну. Только подожди, пока я выскажусь.

— Я подожду.

— Она сказала, что любит меня.

Дел отхлебнул пива.

— Джек, ты же не идиот. Ты будешь уверять меня, что не знал?

— Ну, не вполне. Это просто случилось, и… Нет, я не идиот и понимаю, что мы куда-то двигались. Но потом этот прыжок, и я оказался не готов. Не смог соответствовать, не знал, что делать, что говорить, и она так обиделась, так обиделась и разозлилась, и не дала мне ни шанса. Она ведь никогда не злится. Ты же ее знаешь. Она же почти никогда не взрывается, но если уж взрывается, и молитвы не помогут.

— Почему она взорвалась?

Джек снова схватился за бутылку, но не сел.

— У меня был отвратительный день. Я говорю о таком дне, когда ад кажется Диснейлендом. Я был грязный и злой, и голова раскалывалась от боли. Я подъезжаю, а она там. В доме.

— Я не знал, что ты дал ей ключ. Важный шаг для тебя, Кук.

— Я не давал. Она взяла ключ у Мишель.

— Ой-ой. Просочилась сквозь линию обороны?

Джек замер, вытаращил глаза.

— Неужели я такой? Да брось ты.

— Ты именно такой с женщинами.

— И как это меня характеризует? Я монстр? Психопат?

Дел оперся бедром о перила.

— Нет, может, у тебя фобия… в легкой форме. Ну, и?

— Ну, я грязный, настроение соответствующее, и вдруг Эмма. Она поставила эти горшки у задней двери. Над чем ты ржешь?

— Просто представил твой шок и панику.

— В общем, она стряпает, везде цветы, ревет музыка, моя голова раскалывается. Боже, если бы я смог отмотать все назад, я бы отмотал. Я бы отмотал. Я бы никогда ее не обидел.

— Я знаю.

— Она обижена, она в ярости, потому что… потому что я мерзавец. Без вопросов. Если бы она устроила скандал, мы наорали бы друг на друга, разрядились бы и все уладили. — Поскольку головная боль стала его постоянной спутницей, Джек прижал холодную бутылку к виску. — Нет, она выкладывает все, что думает обо мне. Что я ей не доверяю и не хочу видеть в своем доме. А это ее не устраивает. Она меня любит и хочет…

— И что она хочет?

— А ты как думаешь? Брак, детей, весь комплект. Я пытаюсь понять, пытаюсь просто удержать голову на плечах. Я пытаюсь думать, но она не дает мне ни секунды. Не дает разобраться в ее словах. Она покончила со мной, с нами. Я разбил ей сердце. Она заплакала. Она плакала.

Джек вспомнил ее лицо в тот момент, и ему стало совсем плохо. Сколько бы он ни сожалел, изменить он уже ничего не мог.

— Я просто хотел, чтобы она села, подождала минутку и посидела, пока я переведу дух, пока смогу соображать. Она не захотела. Она запретила мне приближаться к ней. Сказала, чтобы я убрался с ее дороги.

— Это все? — спросил Дел после паузы.

— Тебе мало?

— Я как-то спрашивал тебя, но ты не ответил. Спрошу снова. И ты ответишь «да» или «нет». Ты ее любишь?

— Ладно. — Джек хлебнул пива. — Да, думаю, без этой встряски до меня бы еще долго доходило, но да. Я люблю ее. Но…

— Ты хочешь все уладить?

— Я только что сказал, что люблю ее. Как я могу не хотеть все уладить?

— Хочешь узнать как?

— Черт тебя побери, Дел. — Джек снова присосался к бутылке. — Да, раз уж ты такой умный. И как мне все уладить?

— Пресмыкайся.

Джек вздохнул.

— Это я могу.

Пресмыкаться Джек начал прямо с утра. Он заготовил речь. Почти всю ночь он мысленно редактировал ее, исправлял, расцвечивал. Самое главное теперь, насколько он понимал, заставить Эмму выслушать его.

Она выслушает, говорил он себе, въезжая в поместье Браунов. Она же Эмма. Нет на свете человека более доброго, более великодушного, чем Эмма, — и не это ли одна из дюжины причин, почему он ее любит?