Джудит Майкл - Паутина

— Ну что ж, теперь все кончено. Я уезжаю и забираю с собой Пенни и Клиффа. Ни одна из вас их не получит. Чудовищно даже подумать о том, чтобы семья зависела от капризов двух скучающих женщин, что детей, словно игрушки, можно передвигать туда-сюда — поиграть, потом отшвырнуть в сторону, потом вспомнить и снова желать их получить. Я не…

— Я не отшвыривала их в сторону! — воскликнула Стефани. — Я знала, что Сабрина о них заботится, знала, что она сделает так, что они будут здоровы и счастливы, пока я не вернусь, и она сдержала свое слово, а теперь…

— Теперь? Ты что, думаешь, что теперь снова вернешься в семью?

— Не к тебе. К тебе я бы не смогла вернуться. Ты не хочешь меня видеть, а я не могу больше жить с тобой, Гарт. Но я хочу, чтобы дети были со мной. Это же мои дети, Гарт, я — их мать! Неужели это для тебя ничего не значит?

— Нет. С какой стати? Для тебя ведь это ничего не значило.

— Это не так. Еще как значило! Я хотела, чтобы они были рядом со мной, с той самой секунды, когда ко мне снова вернулась память… — Она увидела, как Гарт круто повернулся к ней лицом. — Вот как все было на самом деле! Ты так и не спросил меня, но именно это со мной и произошло, а у нас не было возможности тебе об этом сказать, но, если ты позволишь нам обо всем рассказать, ты все поймешь и, может быть, изменишь свое мнение. Сабрина… — Она вышла на террасу, где все еще продолжала стоять Сабрина. — …ты должна мне помочь. Я не хочу одна обо всем рассказывать. Я хочу, чтобы это сделали мы обе.

— Капризы двух скучающих женщин, — ледяным тоном повторила Сабрина, не сводя глаз с Гарта. — Вот, значит, как! Ты нарочно стараешься распалить себя… у тебя есть такая склонность… и если не перестанешь, мы вообще не сможем ни о чем поговорить.

— Хватит говорить мне, к чему у меня есть «склонность», черт побери! Ты две недели знала, что Стефани жива, ты превратила всю нашу жизнь в сплошное притворство…

— Всю нашу жизнь?

— …и она никогда уже не станет такой, как раньше. Ты знала это и решила никому ни о чем не говорить. Потому что ты любишь сестру. Веская причина, ничего не скажешь! И ты еще говоришь, что любишь нас. Значит, вот как ты распределяешь свои симпатии? Если речь идет о нас и твоей сестре, ты отдаешь предпочтение сестре.

— Это несправедливо.

— Почему? Ты же на самом деле выбрала ее.

— Совсем не так. Я знала, что совсем скоро мы с тобой встретимся…

— Нет, так, и был еще случай, посерьезнее этого. Ты прикинулась ею, чтобы мы не догадались, что она от нас уехала.

— Тогда я тебя еще не любила. А потом, когда полюбила, я не думала ни о чем, кроме как о тебе и о детях. Я в самом деле лгала тебе по телефону, но не представляла, что еще можно тут сделать, к тому же это длилось лишь несколько дней. Я думала, завтра, в воскресенье, встречу тебя в аэропорту, у нас будет возможность обо всем поговорить… все уладить…

— Нет, ты думала, что все время будешь дурачить меня.

— Гарт, хватит, прошу тебя! Я понимаю, ты обижен и зол. Понимаю и то, что у тебя есть для этого веские причины, но у меня и в мыслях не было постоянно обманывать тебя, и тебе об этом прекрасно известно. Все, чего мне хотелось, — это быть вместе с тобой и детьми, жить, окруженной добротой, любовью и благодарностью. У меня никогда не было желания дурачить тебя после той первой недели, а особенно после того, как я тебя полюбила. И наш дом на самом деле был для меня убежищем, настоящим райским уголком, и я делала все, что могла, чтобы так же чувствовали себя в нем и ты, и Пенни, и Клифф. Насколько я могу судить, я не сделала ничего, что могло бы причинить боль тебе или им. Я старалась сделать так, чтобы у всех у нас было чувство, что мы любим, заботимся, оберегаем друг друга. Ты ведь все это знаешь, как знал на протяжении всех прошедших месяцев, и я была бы тебе признательна, если бы ты потрудился вспомнить, что нас связывало все это время, а не предавался воспоминаниям о том, что чувствовал в декабре прошлого года и снова переживал то ужасное время, как будто с тех пор ровным счетом ничего не изменилось.

— А что изменилось, если ты нашла в себе силы лгать мне последние две недели? — Он услышал, как эти слова слетели с губ, и подумал, почему не может остановиться, почему, закусив удила, продолжает стоять на своем. Я люблю тебя, знаю, что ты любишь меня, знаю, что ты оказалась в ловушке, уступив настойчивым просьбам Стефани. Ты нужна мне, я не представляю себе жизни без тебя. И все же бушевавший в нем гнев давал о себе знать, и злые слова сами слетали с языка. Заставив себя оторвать взгляд от лица Сабрины, в глазах которой застыла невыразимая боль, он повернулся к Стефани. — Вы обе думаете, что можете как ни в чем не бывало начинать всякий раз все сначала независимо от того, что происходило без вас. Словно дети, что разбили окно и делают вид, будто они тут ни при чем. Но на сей раз я не позволю вам начать все сначала. В том, что произошло, вам некого винить, кроме самих себя. Мне наплевать, как дальше сложится у вас жизнь, но Пенни и Клифф не будут иметь к ней никакого отношения.