Когда Хьюго спросил Джорджи, все ли с ней в порядке, она не поняла, что он имеет в виду. Она только отметила, что голос мужа был каким-то странным.
— Вроде бы все в порядке, — ответила она. — Я рада, что ты позвонил.
Несколько секунд Хьюго молчал, потом неуверенно спросил:
— Ты слышала утренние новости?
— Нет, — ответила Джорджи.
— О-о-о…
— Что такое, Хьюго?
— М-м-м, Джорджи. Плохие новости из Лондона. Убиты родители Пэтси. Террористы из ИРА, — добавил он.
На той стороне провода воцарилось молчание, затем Хьюго услышал дикий, нечеловеческий вой. Звук все нарастал и нарастал, хотя Хьюго слышал его хуже. Должно быть, Джорджи уронила трубку.
Когда ужасный звук затих, Хьюго нежно позвал:
— Джорджи, Джорджи, возьми, пожалуйста, трубку.
Она взяла.
— Ты едешь в офис, Джорджи?
— Нет, я еду в Лондон.
— Хорошо, но послушай. Я сейчас приеду к тебе. Вылетаю рейсом в девять тридцать. Где ты будешь?
— Здесь.
Голос Джорджи звучал жалобно. Хьюго почувствовал, как она уязвима.
Через три часа, когда Хьюго вошел в квартиру на площади Грацци, он увидел, что жена сумела взять себя в руки, причесаться и накраситься. Супруги стояли в прихожей, глядя друг на друга. По лицу Джорджи покатились слезы. Хьюго ни разу не видел, чтобы Джорджи плакала. Он крепко обнял ее.
«Конкорд» приземлился в Хитроу, и Джорджи немедленно поехала к Лонсдейлам.
Пэтси была в полной прострации, поэтому Сэм и Нина большую часть времени проводили с Джорджи. Они вместе ездили на такси в супермаркет, дети объясняли ей, где что лежит на кухне.
— Я — шеф-повар, а вы — поварята, — говорила Джорджи, когда они все вместе готовили еду. Они вместе отправились выбирать цветы. Управляющий провел их в прохладный подвальчик, весь уставленный букетами. Нина выбрала розы, а Сэм — тюльпаны. И те, и другие были ярко-розового цвета. Панихида должна была состояться в церкви св. Георгия на Ганновер-сквер.
— Последний раз я была здесь больше девяти лет назад, — сказала Джорджи Сэму и Нине, — на свадьбе ваших родителей.
Джорджи не стала рассказывать детям, как свадебный кортеж не мог добраться до Кенсингтона, потому что улицы расчищали после взрыва бомбы в какой-то машине, убившего мужчину и женщину, проходивших мимо.
В КПТЭ, как всегда, было много дел. Ян сделал заявление, подтверждающее, что он не собирается предпринимать никаких специальных мер для собственной безопасности. «КПТЭ существует, чтобы показать ИРА, что их жестокость бессмысленна. Я и моя семья будут впредь, как и раньше, предпринимать разумные меры предосторожности, но мы не собираемся прятаться за баррикадами. Если бы мы поступили так, это означало бы, что терроризм победил».
Яна освободили от вечерних голосований в Палате общин на неделю. И Ян, и Пэтси были очень благодарны Джорджи за ее присутствие. Когда они обедали или выпивали все втроем, Лонсдейлам легче было отвлечься от горьких мыслей, хотя бы ненадолго. Пэтси даже пыталась иногда пошутить, но смех ее выходил неестественным и в глазах надолго застыло выражение боли. Глядя на подругу, Джорджи вспоминала, что однажды видела, как человек выпал из окна верхнего этажа на тротуар. Он встал, из головы его хлестала кровь, и попытался вернуться в дом. В глазах его было то же выражение боли и растерянности, что и у Пэтси. Потом Джорджи узнала, что мужчина умер по дороге в больницу.
Днем подруги лежали по нескольку часов на широкой кровати Пэтси. Иногда они разговаривали, иногда молчали. Дважды Джорджи вспоминала слова Пэтси, сказанные ею в Райкрофт Лодж: «Я содрогаюсь при мысли, что в один прекрасный день что-нибудь может случиться с одним из них. Второй этого не переживет».
— Теперь их не ждет такое испытание, — мягко говорила Джорджи.
— Я знаю, — ответила Пэтси. — Я заставляю себя думать все время именно об этом.
Как-то, когда они лежали вот так, молча глядя на трубы противоположных домов, Пэтси вдруг сказала:
— После всех этих событий все остальные обиды кажутся так далеко…
На прошлой неделе, — продолжала Пэтси, — Ян обидел меня так, как никогда раньше.
Джорджи ничего не сказала.
— Помнишь, в Райкрофт Лодж я рассказывала тебе об анонимном звонке? Как женщина спросила Яна и я вдруг почувствовала себя дурно от звука ее голоса? В прошлую среду она позвонила опять. Оказалось, что ее зовут Морин. Ян объяснил, что это одна сумасшедшая баба, которая преследует каждого министра, который может, по ее мнению, помочь ее братьям в Ольстере. Но я почувствовала, что он лжет.
Читать дальше