Анна Смолякова: Замок из песка

— Улица Буденного, пожалуйста, дом восемнадцать…

Тот удивленно приподнял брови, почесал подбородок, а потом взглянул на меня весело и заговорщически:

— Ну-ка ты, малая, давай вспоминай, куда вам, раз бабулька не помнит: на улицу Чапаева, на улицу Блюхера?.. Что там у нас еще есть революционное?

Выяснилось, что нам действительно на улицу Блюхера… Всю дорогу водитель продолжал беззлобно подшучивать, рассказал байку, как один чудик просил за десять рублей довезти его до Гондураса, тогда как на самом деле чудику надо было в Курундус. Что такое «Курундус», мы с бабушкой не знали, но все равно вежливо улыбались.

А такси все ехало и ехало. Бабуля время от времени с тревогой посматривала на счетчик, а я предпочитала глазеть в окошко. Город был большой, с широкими улицами и высокими домами, с длиннющими магазинами и игрушками в витринах. Но больше всего мне понравился мост над огромной рекой. По мосту неслись машины, внизу плескалась темная вода, и хотелось вопить от пронзительного предвкушения счастья…

Тетя, встретившая нас голубцами и фирменным салатом «Шапка Мономаха», разговоров о том, какие балерины несчастные, вести не стала. Сказала только, что училище очень престижное и поступают туда в основном по блату. После обеда она ушла на работу, оставив нам с бабушкой ключи от квартиры, полный холодильник еды и пожелание из дома не выходить, потому что на сегодня вызвали слесаря из ЖЭУ. Поход в хореографическое училище пришлось отложить на завтра.

На следующее утро бабушка достала из чемодана мое парадное платье с шелковыми рюшами, вплела мне в косу белую атласную ленту, сложила в старую сумочку из «крокодиловой» кожи какие-то документы и торжественно объявила:

— Ну все, Настюшка, идем!.. Даст Бог, опоздаем…

Последнюю фразу она почему-то произнесла вполголоса и отвернувшись в сторону.

И мы пошли. Точнее, поехали. Пересаживаясь из автобуса в автобус, из троллейбуса в троллейбус, пока не добрались до самого центра города. Первым, что увидела я в центре, был огромный театр с массивными колоннами в два ряда и серебряным куполом, покрытым черепицей, словно драконьей чешуей. Я почему-то сразу поняла, что это именно театр. Еще до того, как заметила вывешенный репертуар и цветную афишу какого-то спектакля с изображением балерины в чудесной прозрачной юбочке. Поняла и замерла в почти благоговейном восхищении, сдавленно прошептав:

— Бабушка, я здесь буду танцевать?

— Если будешь так косолапить, — бабушка кивнула на мои ноги в белых туфельках с тоненькими кожаными ремешками, — то только дома, на кухне. Или в цирке, вместо медведя…

Любезная женщина на улице, с понимающей улыбкой взглянувшая на мой парадный бант, объяснила нам, что училище находится сразу за театром, но нужно сделать крюк, потому что там ремонтируют трамвайные пути. И мы снова пошли, теперь уже дворами, мимо громадных серых домов с высокими окнами. Становилось жарко. Бабуля, доставшая из сумочки носовой платок, все чаще прикладывала его к покрасневшей шее и вискам. Я скоро заканючила, что хочется пить. К счастью, по пути попалось маленькое кафе. Мы зашли внутрь, съели по мороженому с шоколадом и орехами и выпили на двоих бутылку пепси-колы. А в Уральске пепси-кола была большой редкостью. Собственно, я и пила-то ее до того только однажды на дне рождения у подружки, а потом выменяла крышечку с голубой и красной «кляксами» на два календарика из мультфильма «Золушка». В Северске пепси можно было пить сколько угодно. Этот город начинал мне определенно нравиться…

Оказалось, что до училища мы не дошли всего с десяток метров: от входа в кафе-мороженое его уже было видно. Правда, выглядело оно в отличие от театра довольно невзрачно. Зато на дверях висело объявление о приеме документов, мгновенно настроившее меня на бойцовско-оптимистический, а бабушку — на меланхолический лад.

— Ну, что ж, успели так успели. — Бабуля вздохнула и покачала головой. — Может быть, судьба?

Меня она оставила в вестибюле, строго-настрого наказав никуда не убегать, а сама поднялась по лестнице на второй этаж. В вестибюле было прохладно и скучно. Толстая вахтерша в зеленой газовой косынке вязала такой же омерзительно-зеленый шарфик и время от времени неодобрительно посматривала на вертящуюся возле кадки с фикусом девочку. Девочке было лет восемь или девять, и кипучая энергия била в ней ключом. Она то обегала несчастный фикус на цыпочках, размахивая в воздухе одной рукой, как юная и неуклюжая ворона, то принималась прыгать на месте, то, опершись о край кадки, резко взмахивала ногой назад и в сторону. Я чувствовала, что ведет себя девочка плохо, и поэтому сама старалась произвести как можно более благоприятное впечатление. И, конечно, было странно и несправедливо, что именно на меня, чинно стоящую у стеночки в своих белых с бахромой носочках и белом платьице, указала дежурная, когда мимо железной «вертушки» прошла женщина с сердитым лицом и темными волосами, завитыми крупными локонами.