Юлия Добровольская - Люби себя, как я тебя (сборник)

Да, в ее двадцать восемь лет у Саши не было своей семьи. Но это только потому, что к вопросу брака она подходила гораздо серьезней других. Ну и еще этот джип… Словно про нее сказал наш великий сатирик, если перефразировать: вы на троллейбусе, я на джипе — поговорим, коли догоните. Хотя эту ситуацию Саша не моделировала сознательно. Она очень любила свой джип. Любила взирать с высоты его высокой подвески сквозь темное стекло на окружающий мир, покорно стелющийся под могучие колеса.

Она присмотрела его давно, несколько лет тому назад, когда они с папой попали на большой международный автосалон. Оба были весьма неравнодушны к технике, особенно — к красивой технике. Они ходили по стендам автомобилестроительных фирм и зачарованно разглядывали в деталях каждый экземпляр. И, без преувеличения, каждый казался им верхом — нет, не инженерной даже мысли — а верхом изящества и дизайнерской дерзости.

Несколько раз они возвращались к этому сияющему джипу. Она забиралась внутрь и примерялась, как будет управлять им, — все было невероятно удобно.

Папа, заглядывая через опущенное стекло, сказал: «А знаешь, моя птичка, он тебе очень к лицу».

«Он будет моим», — сказала тогда Саша.

И джип стал Сашиным.

Переднее сиденье справа от нее пока пустовало — в такой серьезной машине рядом должен быть только серьезный друг, считала она, а его пока в жизни Саши не появилось. Иногда у нее мелькала мысль: а не подвезти ли до дому своего шефа — хирурга, которому она ассистировала уже почти пять лет? Но он жил всего в трех кварталах от клиники и, конечно, ходил домой пешком.

Почему маленькая, хрупкая Саша выбрала себе именно такой — громоздкий и внешне неуклюжий — автомобиль? О, это целая история. Только не вздумайте ей рассказывать про какие-то там психологические штучки, она сама вам о них расскажет не хуже. И добавит: но это не про меня, у меня все гораздо проще.

Сашин папа работал в крупном пригородном хозяйстве главным агрономом, мама — фельдшером в местной больнице. У них был небольшой добротный двухэтажный дом с садом и огородом. Все это Саша любила с детства — и дом, и сад, и огород, и холмы с полями и лесами, окружавшие поселок со всех сторон.

Она любила маму и папу. Но с папой у Саши были особенные отношения — настоящая мужская дружба. Ничего не было для Саши желаннее, чем проводить все свое свободное время вместе с папой. А поскольку у папы всегда было много работы, то время это они и проводили на его работе.

Хозяйство папино было очень большим. Чтобы везде успевать, он ездил на машине, которую называл забавным словом «джип». Это был почти обычный газик, только колеса у него были чуть крупнее, и сидел он на них чуть выше, отчего и казался больше. У джипа был откидной верх, и Саша любила, когда встречный ветер трепал ее волосы, и приходилось повышать голос в разговоре с папой — все это было так… так необычно, так здоровско, так по-взрослому.

Когда Саша закончила седьмой класс, папа решил научить ее управлять своим джипом — разумеется, втайне от мамы. Но учить Сашу не пришлось — папа посадил ее за руль, сказал, что нужно сделать, Саша сделала и поехала. Как ни в чем не бывало — словно она умела управлять машиной всегда. С тех пор папа доверял ей свой джип в любых самых дальних маршрутах — он сидел рядом, справа от своей дочери, и только подсказывал направление.

В поездках они много говорили. Говорили о жизни: о папиной работе и о Сашиной школе, о друзьях, о мечтах. Но больше всего Саша любила слушать папины рассказы о прошлом: о его детстве, юности, о том, как он встретился с мамой и как они полюбили друг друга.

Сашин папа родился перед самой войной на Кубани. Помнит он себя лет с трех-четырех, когда уже был воспитанником детдома: много детей и несколько взрослых, постоянно указывающих, что делать и куда идти, всегда хочется есть и непонятно — что это и для чего они здесь.

Позже мальчику объяснили, что идет война, что он ехал с мамой «в эвакуацию», что поезд разбомбили и мама умерла от ран, не приходя в себя. Поскольку никакой поклажи с ней не было, то и документов не оказалось — вероятно, все пропало в огне. Ни отыскать родных, ни установить даты рождения не удалось, потому что от их деревни ничего не осталось, а из уцелевших под бомбежкой поезда никто не знал о мальчике и его маме, кроме того, что были они из Владимировки.

На маечке мальчика было вышито: «Боря» — и больше ничего. Никто даже не знал, его ли это маечка, а стало быть — его ли это имя. Но мудрить не стали, дали ему имя Боря, отчество Владимирович, а фамилию подсказала природа: была тихая солнечная осень, с деревьев падали неиссякаемым потоком золотые листья, устилая двор школы, в которой расположился импровизированный приют для эвакуированных и осиротевших детей.