Энцо Бьяджи - Причуды любви

«Для счастья, — писал Трилусса, — нужно так мало».

В Праге я нанес визит Ольге Шайнпфуговой, бывшей жене писателя Карела Чапека, которая одно время была возлюбленной Яна Масарика, последнего министра иностранных дел либеральной Чехословакии. По одним слухам, его выбросили из окна Чернинского дворца, по другим — он сам одним прыжком свел счеты с жизнью.

Карел Чапек придумал роботов, бесчувственных автоматов, которые работают и убивают, убивают и работают. Лишь когда два робота, Примис и Елена, обменялись словами любви, появилась надежда на спасение. Ведь только те, кто способны любить, становятся людьми.

Седовласая госпожа Ольга, бывшая актриса, рассказывала мне о прошлом, и голос ее звучал тепло и нежно, как может звучать лишь у людей, не утративших веру.

— Главным недостатком Карела была наивность, — заявила она. — Целых семнадцать лет мы были просто друзьями, он писал свои романы и повести, я играла на сцене. Он навещал меня каждый день. Потом три года мы были мужем и женой. А впоследствии между нами начались нелады, и мы расстались. Люди — существа непостоянные, не так ли?

Мюнхенское соглашение потрясло Карела, он стал с каждым днем слабеть. Он понимал, что приближается катастрофа. На страницах своих книг он сумел предсказать нашу общую роковую судьбу. Умер Карел тихо, незаметно, в Рождество тридцать восьмого года.

В первый же день немецкой оккупации в нашу дверь позвонили. Вошел офицер гестапо с несколькими солдатами. Они не знали, что Карел умер, и пришли его арестовать. Потом офицер оступился на деревянных ступеньках лестницы и полетел вниз.

Старая дама была живой свидетельницей двух сильных страстей и двух жизненных крушений: у одного из ее возлюбленных не выдержало сердце, у другого помутился разум. Два отчаявшихся человека разделили судьбу мира.

В комнате Яна Масарика на столе нашли раскрытое Евангелие. Он подчеркнул слова: «Плод же Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» [1] Послание к галатам святого апостола Павла. 5, 22–23. — Здесь и далее примечания переводчика. .

Даже революция кардинально не меняет чувств и традиций. В России Ольги, Маши, Ирины до сих пор надевают белое подвенечное платье. А бывший министр культуры госпожа Фурцева сказала:

«Наши танцовщицы должны быть белоснежны и чисты, как советское мороженое». Она, по-видимому, не слыхала известного афоризма: «В жизни каждой женщины должно быть трое мужчин: отец, муж и любовник».

«Россия — это страна, Где женщины сразу тянутся к тебе губами», — писал Казанова. «Такое случается лишь раз в году, в новогоднюю ночь, — возражает ему современный летописец. — Причем они это делают без всякой задней мысли». Что ж, кое-какие сдвиги со временем все-таки происходят.

Есть сведения, что, когда нацисты захватили Ростов и Новороссийск, они провели там своеобразное исследование с целью установить степень добродетельности русских женщин. Выяснилось, что восемьдесят пять процентов незамужних — девственницы. Правда, многие юноши в то время были призваны в армию.

«Женщина — это, брат, черт знает, что такое… — читаем мы в Братьях Карамазовых, — …такая, я тебе скажу живодерность в них сидит… в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно!»

Даже в жизни Ленина была страсть к Инессе Арманд, которая из-за него рассталась с мужем. Эта француженка, долгое время прожившая в России, была, по свидетельствам очевидцев, гораздо привлекательнее Надежды Крупской, «скучной, лишенной обаяния и весьма недалекой женщины».

«Ты — одно из тех созданий, которые излучают радость жизни и придают силы тому, кто в одиночестве стоит у руля», — писал Ленин Инессе.

В сентябре 1920 года Инесса Арманд умерла от холеры в одном из кавказских сел. Александра Коллонтай рассказывала: на похоронах Ленина нельзя было узнать, он едва держался на ногах.

А ведь по своим воззрениям он был истый пуританин. «Для буржуазных дам свободная любовь превращается в свободу адюльтера», — утверждал он.

Владимира Маяковского — «певца Октября» — Ленин не почитал. Называл его «шутом», а его стихи — «там-тарарам-бум-бум». Сталин же, напротив, ценил Маяковского как «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи».

Свои письма к Лиле Брик Маяковский подписывал «Твой Щен», а ее звал «Котенок», «Лилик», «Личика», «Лисик», «Лиленок» — целая симфония уменьшительно-ласкательных суффиксов.

Пожилая женщина в накинутой на плечи шали перелистывает старые письма, и в ее голосе я не слышу грусти. Пыхтит серебряный самовар, мы говорим о Петербурге, о царе, о Ленине, о молодой женщине по имени Лиля Брик, о молодом поэте Владимире Маяковском.