Эдуард Зубов - Случайная любовь

В эту ночь Сережа тоже не спал до тех пор, пока не стало светло.

Наконец-то произошло то, к чему он так стремился. Удовлетворение, восторг, ожидание нового, неизведанного переполняли его душу. Ведь он всего лишь только надкусил так понравившийся ему запретный плод. Теперь он инстинктивно чувствовал над Юлей какую-то непередаваемую словами чувственную власть – она не сможет ему отказать. И его воображение рисовало радужные картины того, как будет развиваться их, по его мнению, не лишенная романтизма, пленительная, полная всепоглощающей страсти любовь.

«В следующий вечер она не сможет мне отказать», – думал он, представляя, как сольется с нею, полностью познает всю сладость ее послушного, отвечающего на каждое его чувственное желание тела.

«Но я не буду торопиться, – думал он, – это в еще большей степени разожжет ее».

Все же остальное теперь для него потеряло всякий смысл, носило малозначащее, второстепенное значение.

Ему было только не совсем понятно, почему же, когда это произошло, Юля горько всплакнула и упрекнула его. Разве она не желала того же, чего желал он? Разве она не делала все от нее зависящее, чтобы приблизить «это?» Разве она не была к этому готова? К тому же он не собирается воспользоваться ее любовью и покинуть ее. При очередной встрече он даст ей это понять.

Сережа вспоминал, как трогательно простились они. Тогда все его существо было переполнено чувством мужского удовлетворения, но он держался сдержанно и она, растроганная и ошеломленная, очевидно и не догадывалась, что же творится в его душе.

– Я хочу у тебя спросить, у меня не будет последствий? – спросила она при прощании на всякий случай, хотя знала, что у неё безопасный период.

– Нет, – твердо ответил он, понимая, что она имеет в виду.

– Ты настоящий друг, – поцеловав его, тихо сказала Юля.

Через день они должны были встретиться вновь.

В день свидания Сережа лежал на сене у стога и смотрел в небо, по которому плыли редкие облака.

Кругом парил особый покой и вновь, в этом укромном затерявшемся уголке, где он впервые познал женщину, он поверил в осмысленность и добро Великого Замысла, давшего человеку жизнь, в красоту любви, в возможность счастья.

Скоро должна была подойти Юля. Сумерки сгущались. Последние отсветы летнего дня еще брезжили на горизонте, но тепло еще окутывало землю. Воздух был неподвижен, роса еще не пала. Наступала тихая, расшитая звездами черная ночь.

Сережа прошел к знакомому вязу, оперся спиной о толстый ствол и, стоя в тиши, вдруг вспомнил, что где-то в далекой Индии (он читал об этом) имеется стоящий на площади из чистого железа столб. По древнему поверию, если встать спиной к этому столбу, как сейчас стоял он, и обхватить его сзади руками, то это принесет счастье. Он пытался обхватить ствол дерева руками, но руки не сходились, пришлось напрячься – пальцы сошлись.

Счастье! Возможно ли его счастье с Юлей?

Прошло пять минут, десять, двадцать, сорок, а она не приходила. Уже предчувствуя, что она не придет, он все еще стоял и вглядывался в темноту.

Тучкой носились мошки, едва не задевая его лица. Его окружала бесчувственная природа – равнодушная, поглощенная своими заботами даже ночью. Миллионы крошечных созданий спали, зарывшись в землю; сотни летали и ползали; травинки и цветы тянулись к небу, отдыхая в ночной прохладе.

А у него разбивалось сердце. Он чувствовал нечто большее, чем грусть: в нем говорила тоска влюбленного, который тщетно ждал вновь соединиться со своей возлюбленной, и он испытывал такое ощущение, словно его, несмотря на все попытки устоять, швыряло из стороны в сторону.

«Интересно, – думал он, – о чем думает, что чувствует она сейчас?» Допустим, что они слишком разные: для него в любви могло быть только одно знойное лето, а затем солнце бы только грело, а для нее выходило иначе! Допустим, что у нее меньше, чем у него, устоев, иначе бы она не ввязалась с ним в такую любовную игру, чтобы потом, потеряв девственность, поплакать и разом, ничего не сказав, порвать.

А, впрочем, какая может быть логика в любви!

Любовь не знает ни правил, ни здравого смысла. Но ведь что-то же в ее натуре потянулось к чему-то родственному в нем, вопреки всему, что их разделяло! И другого такого попадания, с такой страстью может не быть за всю жизнь.