Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии

— Скоро ты увидишь совсем другой город и влюбишься. Через час у тебя будут совершенно другие впечатления.

Мы заехали в гигантский подземный паркинг, оставили машину, поднялись на лифте и вышли в город, оказавшись у подножия нескольких тесно стоящих небоскребов. Адька взяла меня за руку.

— У нас еще двадцать минут до встречи, хочешь кофе?

И не дожидаясь ответа, она толкнула стеклянную дверь какой-то забегаловки.

— Тебе только кофе?

— Конечно, мы же завтракали.

Такой кофе я видела в кино — в высоких картонных стаканах с крышкой. Я не кофеманка, и этот американский кофе мне понравился. Сладкий, со сливками. Пока мы его пили, сидя на неудобном диванчике, прошло минут пятнадцать.

— Пошли, мама, пора!

— Погода испортилась, с утра солнышко было, — с сожалением заметила я.

— В Сан-Франциско вообще мало солнца бывает, это тебе не Лос-Анджелес. Даже у нас в Дэнвилле климат гораздо лучше, хотя мы совсем близко… Тут местная болезнь ревматизм. Я бы не хотела жить в Сан-Франциско. А вот и наша гидша!

Она сунулась в большой синий «бьюик», быстро поговорила с сидевшей за рулем дамой.

— Садись мамочка! Хочешь сзади сесть?

— Да нет, зачем же, сяду впереди.

— Здравствуйте, — сказала немолодая дама в темных очках.

— Мамочка, счастливо тебе. — Адька пристегнула меня, поцеловала и захлопнула дверцу.

— Давайте знакомиться, меня зовут… Ой, мы же знакомы! — растерянно проговорила она и сняла очки.

Я замерла.

— Здравствуйте, Алла Генриховна. Вот так встреча!

— Да… Неожиданно! Впрочем, я рада вас видеть здесь. Надеюсь, вас эта ситуация не смущает?

— Да нет… — растерялась я. Хотя, сказать по правде, перспектива провести четыре часа рядом с этой дамой не казалась мне столь уж приятной, но, с другой стороны, я, может быть, что-то пойму.

Но где там! Она говорила, говорила, говорила, восхищаясь Сан-Франциско, его архитектурой, историей, демократизмом мэра, разрешившего однополые браки. Сведения сыпались, как горох из мешка, но запомнить что-то было трудно. Я усвоила только, что кто-то из отцов-основателей Сан-Франциско оставил свое немалое состояние нищим этого города, и с тех пор нищие со всей Америки стекаются сюда, в царство бомжей местного разлива, и городской бюджет уже не справляется с их наплывом. Еще почему-то я отметила дом Даниэлы Стил, вернее, похожий на крепость дворец и подумала, что у Натэллы есть подруга, писательница, не менее знаменитая в России, чем Даниэла Стил в Америке, но ей такой дворец никогда даже сниться не будет. Одним словом, в голове оседали самые дурацкие и ненужные сведения. У меня начала болеть голова, и мне показалось, что Алла Генриховна нарочно тараторит так, чтобы я не могла вклиниться ни с каким вопросом. И все-таки мне это удалось.

— Простите, Алла, — я даже слегка дернула ее за рукав. — тут есть поблизости туалет?

Она взглянула на меня с таким изумлением, как будто я была инопланетянкой.

— Туалет? Ах, ну да, конечно. Сейчас! Она затормозила на набережной, где у причала стояли какие-то суда, видимо, прогулочные.

— Идемте, я вам покажу.

Но и по дороге в туалет она продолжала вести экскурсию. Вот тут то, а вон там это…

Мы шли по пирсу, поднялись по лесенке среди сувенирных лавок и кафешек, а она все трещала, черт бы ее побрал. И даже в туалете она сказала все тем же гидским тоном:

— Имейте в виду, во всех американских туалетах имеются бумажные круги для сидений!

— Спасибо, я уж как-нибудь соображу!

Я боялась, что она, зайдя в соседнюю кабинку, будет продолжать экскурсию, но нет, Бог миловал. Интересно, она всегда так ведет себя с экскурсантами или же только со мной, от смущения? А почему она так смущена? Оттого, что у нее рыло в пуху и она боится каких-то вопросов? Скорее всего. Как жаль, что у меня нет мобильника и я не могу позвонить Адьке и сказать, что с меня хватит… Нет, надо выдержать все до конца. И попытаться как-то понять, что же связывало с ней Лёню. Прямого вопроса она ждет и боится. Это само по себе уже достаточно прямой ответ. И тем не менее я могу ошибаться. Ведь она могла быть просто влюблена в него… безответно… Я бы заметила, почувствовала, если бы что-то было…

Но сколько можно сидеть в сортире, даже американском, даже и на бумажном кружке? Я вышла. Она как-то очень сосредоточенно мыла руки.

— Алла Генриховна… — начала я с места в карьер.

— Называйте меня просто Алла, без отчества, мы тут отвыкли, — довольно мрачно, как мне показалось, отозвалась она.