Терри Макмиллан: В ожидании счастья

— Саванна, ты, видно, слишком плохо меня знаешь. Я собираюсь поступить совсем иначе.

— Все так говорят, Кеннет. Мне тридцать семь лет. У меня было достаточно всякого в жизни, чтобы встать на прикол и ждать, пока ты разведешься с женой. Понимаешь? Ну почему вы, мужчины, вечно эту шарманку крутите? Такие вы несчастные, что гуляете от жены почем зря, а потом хотите, чтобы другая вас ждала, чтобы увенчать ваши чертовы планы. Да вы рехнулись! Я прекрасно знаю, полно женщин, которые с радостью ухватятся за такой шанс. Ты действительно, что называется, хороший улов. Но я-то не из таких. Я-то еще не настолько отчаялась.

— Я и не говорю, что ты отчаялась, Саванна. Я только прошу, чтоб мы встретились и посмотрели, что между нами есть. Мне казалось, что ты привязана ко мне так же сильно, как я к тебе. Я не прав?

— Ты, видно, меня не слушаешь, Кеннет.

— Слушаю. Каждое твое слово. Но в жизни есть не только белое и черное, Саванна. Все совсем не так просто, как тебе хочется. Я бы все отдал, чтобы сказать тебе, что все бумаги уже подписаны и все кончено. Но это не так.

— А как, расскажи-ка, — попросила я.

— Слушай, так мы с тобой не договоримся. Давай сделаем иначе. Я перезвоню через несколько дней. А ты пока подумай. Только очень всерьез. А потом поговорим. Уж в этой любезности ты мне не откажешь?

— А ты мне не откажешь в одной любезности, если уж на то пошло!

— В какой?

— Оставь меня в покое! — Я швырнула трубку и выдернула шнур. Хорошо, ай, как хорошо. Так хорошо, что я подпрыгнула и стукнула пятками в воздухе. Точно так, как это делал Чарльз.

Своему боссу я объяснила, что случилось с машиной, и предупредила, что утром, а может, и весь день, меня не будет. Сегодня мне идти к врачу. Я наконец решилась сходить на иглоукалывание. Но это после двенадцати: я собиралась вырваться туда в обеденный перерыв. Кроме того, я потихоньку от всех готовлю бросок для новой работы. Уже подобрала участников для программы о стариках. На самом деле, когда выяснилось, что я получила новое назначение, я просмотрела старые номера „Аризона информант" — газеты здешней общины черных — и вырезала статьи по темам, которые мне хотелось поднять. Одна меня особенно поразила. В ней говорилось о черных детях, которые дольше других задерживаются в приютах. Я связалась со службой „Черная семья и ребенок", чтобы получить побольше сведений, но глава службы оказалась занятой и предложила приехать к ней, что я и собиралась сделать сегодня. Я перезвонила ей и спросила, можно ли из-за поломки машины немного задержаться. Она была недовольна, но согласилась.

Я села в автобус и поехала в автомагазин фирмы „Ниссан". В пять минут десятого добралась до места, а около одиннадцати вырулила на черном „Ниссане-300 ZX" девяносто первого года. Первый взнос в рассрочку назначили на пятнадцатое января. В этот же день я получу первую приличную зарплату.

По дороге к врачу я выкурила сигарету. Но стряхивать пепел в новую пепельницу мне не хотелось. Доктор отвел меня в крошечный кабинет, велел лечь на кушетку (самую обычную кушетку, как у любого другого врача) и воткнул мне тоненькие иголочки в запястья и под коленками. Совсем не больно.

— Детоксикация, — пояснил он и вышел, закрыв за собой дверь. Я пролежала сорок пять минут, думая: ерунда это все, не поможет. Когда он вытащил иголки, я чувствовала себя точно так же, как раньше. Только во рту появился отвратительный вкус и хотелось почистить зубы. Доктор дал мне выпить специального чая и сказал:

— Больше вы не будете курить.

Я выкинула сигареты в урну, купила полоскание для рта в аптеке, позавтракала и отправилась беседовать с приютской дамой. В четвертом часу ехать на работу не было смысла. Обычно, если меня долго нет на работе, я звоню узнать, какие для меня есть новости. „Что толку?" — подумала я в этот раз. До „Оазиса" оставалось несколько кварталов, и я решила заехать к Глории — похвастаться своей новой машиной.

Жива она или уже умерла? Что-то закрывало лицо, мешало смотреть, двигать губами. Это была кислородная маска. Но Глория этого не знала. Кожа ее была холодной и влажной. В руку были введены какие-то трубки. В груди болело. Кто-то ударил ее туда. Теперь зрение несколько улучшилось. Кто эти люди вокруг? Что они здесь делают? Голосов не слышно, но все они в белом. Врачи, наверное. А это больница.

— Где мой сын? — спросила она. Ее не услышали. — Что происходит? — И опять никто, видно, не слышал.

Намного позже, когда она смогла лучше соображать, врач сказал, что у нее был обширный инфаркт. От его страшных слов у нее едва не случился второй.