Терри Макмиллан - Дела житейские

Я могу сказать одно. Устал я от баб. От черных тем более, потому что только с ними я и имел дело. Ну, может, смазливая пуэрториканка — еще куда ни шло, но ничего такого. Все они одним миром мазаны, это уж как пить дать. Им нужно все твое время и все твои силы. Они хотят, чтобы мир вращался вокруг них. Только раз ублажи их, и они сходят с ума. Им уже слышатся свадебные колокола. В голове мечты о детишках. И непременно знакомься с их чертовой семьей. Добьются своего, придешь, а семейка-то, не приведи Бог. И чем они смазливее, тем требовательнее. Нет, больше я в эти игры не играю. И даю понять это сразу: у меня никаких серьезных намерений.

Стоит мне с кем-то закрутить, телефон звонит не умолкая.

— Привет, Фрэнклин, — щебечет милый голосок. А ты сиди и гадай, кто бы это мог быть.

— Что поделываем? — Вот дурацкая манера — звонить и нести такое! Неясно, что ли, что о ней-то я и не думаю, иначе сам позвонил бы, не так ли? Нет, до них это не доходит. Они знай свое:

— Не скучно одному? — И попробуй скажи: я занят. На тебя такое обрушится!

— А, у тебя кто-то есть!

— Не твое собачье дело. — Но такое на них не действует. Им давай отчет, что ты делаешь без нее весь день, да распиши все по минутам. Никакого покоя. Попробуй тут передохни. Они всегда об одном: если ты не с ними, значит, с кем-нибудь еще.

А как-то попалась мне дура из дур. Это, правда, никогда не угадаешь, пока не трахнешь их. Как, бишь, ее звали? Глория. Да, да. Задница у этой куколки, что масло, идет, как корабль плывет, а едва до мозгов дошло, все очки потеряла. Работает в каком-то банке, а самой не худо бы получать пособие. Я это смекнул, когда она начала все про ногти, да про то, как просушивает свои растреклятые волосы. Ей не по мозгам отгадать даже простенькую загадку из „Колеса чудес". Помню, как-то мы провели с ней целую ночь, а утром мне на работу, к тому же еще выборы — Кох опять на мэра метил, — я вскочил ни свет ни заря, чтобы успеть проголосовать. Гляжу на нее и спрашиваю:

— Голосовать пойдешь?

— Да я уж тысячу лет не голосую, Фрэнклин. — И вся светится, будто гордится этим. Ах ты, глупая шлюха, хотел я ей сказать, да не стал. Что толку!

— Пора валить, — только и сказал ей. А она аж оскорбилась. Только мне плевать.

А все эти вечные бабские причитания, что, мол, мужики не умеют „любить как следует", — сущая ерунда. Большинству из них ничего такого не нужно, они сразу трахаться хотят. Стоит только раздеться, поцеловать их пару раз, и они уже торопятся, давай-давай. А вот я торопиться не люблю. Если бы мне нужно было только сунуть, я бы и за деньги мог. Если мне баба нравится, я хочу получить все сполна. Сунул — это еще не все. Это успеется. Но большинству баб вообще неведомо, что такое настоящая страсть. Начитаются всяких секс-пособий и журнальчиков вроде „Космополитэн" и думают, что все умеют. Но любой мужик их сразу раскусит и увидит, что в душе у них ничего не шевелится. Будто они не в постели, а на сцене. И проделывают все, как заведенные, со всеми мужиками на один лад. Это же скука смертная, а не траханье. Я в таких случаях кончаю и когти рву.

Была одна куколка по имени Тереза, очень я любил ее. Она на дух не переносила, когда ее звали Терри. Тереза была баба хоть куда. Работала в банке и не только умела стряпать, но и любила спорт. По субботам и воскресеньям мы весь день валялись в постели и занимались любовью, не пропуская ни одной игры по телевизору. Вот она откликалась на любое желание. А передком работала так, как я в жизни не видывал. Не знаю, какой сукин сын ее обучил, но хорошо бы он и с другими позанимался. С Терезой одно было плохо: она носила парик, и от ее болтовни у меня крыша ехала. Уж такой пронзительный голос, мамочки родные! Высокий-превысокий, как у Альвина или Чип Манков. Иногда меня так и подмывало крикнуть: „Да заткнись наконец!" А когда она появилась, клянусь Богом, это было потрясающе. Сказать по правде, и не помню, что с ней потом случилось. Просто как-то исчезла. Как Карин и Мария, Сэнди и Амина и все, кроме Полин.