В палате, куда ее привела сестра, двумя рядами стояли белые койки с красными одеялами. На кроватях лежали и сидели прямые и согнутые, смеющиеся и плачущие, охающие и стонущие женщины. В ногах каждой койки висела история болезни. Имя и фамилия больной и ее родственников, диагноз, назначенное лечение и другие сведения.
Следом за Суман в палату вошел пожилой доктор в белом халате поверх костюма, со стетоскопом на шее. Он направился прямо к койке номер три. За ним шли юноша и девушка. Они тоже были в белых халатах, и у них на шеях тоже висели стетоскопы. Дежурная сестра несла инструменты.
Сначала Суман показалось, что на третьей койке вообще никого нет, одно одеяло.
Молодая докторша опередила врача, откинула одеяло. Суман едва не закричала. Она зажала себе рот и смотрела широко открытыми глазами. Нет, нет, не может этого быть. Она, и в таком состоянии?!
Чтобы не упасть, Суман протянула руку и схватилась за штору.
Конечно, она ошиблась, она обозналась. Не может этого быть. Сохни ведь каталась в роскошной машине, покупала волшебные сари, носила золотые браслеты и сумочку с хрустящими бумажками. И за все это она платила дорогой ценой. А может, недостаточно дорогой? Может быть, только сейчас и приходится по-настоящему расплачиваться? Самый последний и самый большой взнос — больничная койка, старое красное одеяло и написанное на висящем в ногах листке слово «бездомная»?
Она не отрываясь смотрела на больную. Конечно, Сохни, она не обозналась. Она подошла к сестре и для верности спросила:
— Кто это на третьей койке?
— Безнадежная. Сифилис. Вряд ли ее можно спасти. Поздно. Ее не следовало даже помещать сюда, но, говорят, за нее хлопотало какое-то влиятельное лицо.
— А чего тут особенного, — сказала сестра. — Вот уйдет господин доктор… — и предупредила: — Только держитесь подальше.
Доктор пробыл около третьей койки дольше, чем у какой-либо другой, и теперь торопливо заканчивал обход. Когда он удалился, Суман медленно подошла к ней. На карте больной, в графе, где указываются имена родных, действительно стоял прочерк. Сестра говорила, что ее поместили сюда благодаря вмешательству влиятельного лица. Почему же тогда «бездомная»? Разве тот, кто проявил к ней такое участие, не мог считаться родственником? Ясно, что не мог. Один продал, а другой заплатил деньги, при чем здесь все остальное?
Она осторожно приподняла одеяло с лица больной. Будто комок застрял в горле Суман, прерывающимся голосом она позвала:
— Сохни!
Сохни открыла глаза.
— Уйди, — донесся ее голос. — Убирайся отсюда, дай мне умереть. Что ты уставилась на мои язвы? Кто ты такая?
Суман стало страшно. Первым ее побуждением было набросить одеяло на эти потухшие глазницы и убежать. Но она набралась мужества, не выпустила одеяла и даже наклонилась над больной.
— Сохни, это я, Суман. Мы вместе были в приюте. Помнишь?
Распростертый на койке скелет медленно зашевелился, из-под одеяла показалась пара высохших, как плети, рук.
— Помню, как же. У меня ведь еще была Мину, моя маленькая дочурка. Я помню ее крошечные ручки, ее кудрявую головку, блестящие глаза. Но ее задавила машина.
Суман забыла о том, что ей говорила сестра, и присела на кровать. Она взяла высохшую, покрытую струпьями руку больной.
— Кто сказал тебе, что она умерла? Она живет у меня. Правда, она больна. И она лежит в больнице. — Сохни следила за ней, будто не веря ее словам.
Суман подвинулась еще ближе.
— Посмотри на меня. Я Суман. Я была вместе с тобою в приюте. Твоя Мину живет сейчас у меня. Она зовет меня мамой.
Глаза Сохни вспыхнули. Острыми, израненными локтями она оперлась о подушку и немного приподнялась, впилась в Суман взглядом. Потом бессильно упала на подушку, и Суман услышала ее глухой голос:
— Теперь я узнала тебя. Ты ведь Суман?
— Да, я Суман. Твоя Мину живет сейчас у меня. Она сейчас здесь, в детском отделении, койка номер одиннадцать. Поправляйся, и мы заживем вместе, и с нами будет Мину. Ты поправишься, и я возьму тебя к себе.
Сохни будто не слышала, только губы у нее чуть шевелились.
— Детское отделение, койка номер одиннадцать, моя Мину… а ее мать Суман.
И вдруг она залилась ужасным истерическим смехом:
— Ложь! Все было ложью. Все лгут мне. Почему мне все лгут?
Она оперлась локтями на подушку и поднялась, села, сотрясаясь от безудержного хохота.
Суман встала. Открылась дверь в палату, и к Сохни подбежала сестра.
— Кто вы такая? Как вы попали сюда? — набросилась она на Суман. — Убирайтесь немедленно!
Читать дальше