Орхан Памук: Джевдет-бей и сыновья

Вскоре пришли Осман и Нермин. Осман поспешно придвинул стул и уселся рядом с телом матери. Нермин что-то тихо сказала. Через некоторое время Осман спросил у сиделки, почему ему не сообщили раньше. Сиделка стала объяснять, что все произошло очень быстро и, несмотря на то, что больная не теряла сознания, заметить ослабление ее пульса вовремя не удалось. Потом сказала, что сделала все, что было в ее силах, но даже массирование грудной клетки не помогло, и указала рукой на Ахмета, как бы призывая его в свидетели.

— И все-таки вы могли бы дать мне знать! — пробурчал Осман. — Где Йылмаз?

— Он же отпросился на вечер, — напомнила Нермин.

Вошла Айше, остановилась рядом с телом матери, посмотрела по сторонам и заплакала.

Ахмет вдруг вспомнил, зачем сюда пришел. Взял книги и тетради, вышел в коридор, зашел в комнату отца, закрыл за собой дверь и с каким-то неясным чувством вины положил их на место. Потом, не зная, что теперь делать, сел на стул и стал смотреть на книги — так, словно смотрел в окно.

Дверь открылась, вошла сиделка. Увидев Ахмета, удивилась:

— Вы здесь?

— Да, я как раз собирался уходить, — сказал Ахмет, встал и направился к двери.

— Я вот думаю: хорошо бы мне сегодня вернуться домой.

— Да.

— А никто не мог бы отвезти меня в Лалели? [107] Район в европейской части Стамбула на южном берегу Золотого Рога. — осторожно спросила сиделка.

— Джемиль-бей мог бы. Я скажу ему.

— Если вас не затруднит.

Ахмет вышел из комнаты. Пройдя несколько шагов по коридору вдруг понял, что что-то не так: часы с маятником не тикали. Стрелки остановились на девяти часах. «Пусть бежит время!» — пробормотал Ахмет и подумал, не завести ли часы, но поленился. Входя в гостиную, решил, что пойдет сейчас к себе и будет работать.

В гостиной было тесно. Все гости у Джемиля пришли сюда. В воздухе висел густой табачный дым. Говорили шепотом. Ахмет с удивлением заметил, что Мине плачет. Ремзи утешал Айше, Лале внимательно смотрела на бабушку, Недждет что-то говорил Джемилю. Увидев Ахмета, он встал, подошел к нему и легонько похлопал по спине. Потом обернулся в сторону жены, чтобы узнать, видела она это или нет, убедился, что видела, и покачал головой, словно хотел сказать: «Я знал, что так и будет!»

Ахмет подошел к Джемилю, который разговаривал со своим отцом, и сказал:

— Сиделка хочет уехать.

— Пусть немного подождет. Да, папа?

— На этот раз все будешь делать ты.

— Да.

— Позаботься, чтобы все было хорошо, как подобает нашей семье. Будь повнимательнее.

Джемиль обернулся к Ахмету:

— Машину дети взяли покататься. Не знаю, кто повезет эту женщину. Пусть подождет. — И снова посмотрел на отца.

— Присмотри, чтобы в газетах напечатали правильно. А то в прошлый раз, когда дед твой умер, всё переврали!

— Конечно, конечно, — сказал Джемиль и отвернутся, чтобы не выпустить дым в лицо отцу.

Ахмет вдруг подумал, что уйти сейчас было бы нехорошо, и решил сесть. Но не успел он подыскать себе стул, как Айше попросила его принести воды. Ахмет пошел на кухню, попытался утешить рыдающую Эмине-ханым, налил в стакан воды и отнес тете. Потом, не желая смотреть на бабушку, стал обводить взглядом мебель, портреты Джевдет-бея, буфет. Посмотрев на дорогой фарфор, вспомнил о Хасане с его журналом, решил, что нужно все-таки пойти работать, и встал.

Тихо поднявшись по лестнице и зайдя в свою квартиру, он понял, что сразу приступить к работе не сможет, и вышел на балкон. Облокотился на перила и стал смотреть на Нишанташи.

На площади было безлюдно. Посередине проспекта брела собака. Рядом с продавцом газет стояла машина с открытой дверцей. Где-то в конце проспекта мигала неоновым светом реклама. С шумом промчалось такси. Дверца стоящей перед газетчиком машины захлопнулась, машина уехала, и стало так тихо, что Ахмет со своего чердачного этажа услышал, как потрескивают неоновые лампы рекламы. Вдруг раздался шум. Ахмет перегнутся через перила и увидел, что с мусорного контейнера свалилась на землю крышка. Кошки кинулись врассыпную, но вскоре, поняв, что ничего страшного не случилось и все идет как всегда, снова потянулись к контейнеру. Ахмету стало немного веселее. Он поднял голову: на небе ничего интересного не было. Вошел в комнату и начал работать.

Орудие наказания, применявшееся в школах Османской империи, — деревяшка, к которой привязывают ноги, чтобы потом бить палкой по пяткам. ( Здесь и далее примеч. пер. ).