Александр Лекаренко - 2012

Чутко прислушиваясь, он утащил тела подальше в лес. Утащив и не услышав звука моторов, он снял с них оружие, чтобы подороже продать свою жизнь. Все так же прислушиваясь, он сходил за лопатой. А когда через полтора часа он сплясал гопак, утрамбовывая землю на мелкой братской могиле - стало понятно, что жизнь продолжается.

Еще через два часа они сидели за столом, по братски деля баранью ногу и остатки коньяка, и он с удовольствием наблюдал, как за окнами сгущаются сумерки короткого предзимнего дня - вертолета уже хватились, но ночью искать не будут, а утром, когда он догорит, найти его будет не так-то легко.

Бранка, глотая горячее мясо, не утруждала себя подобными экстраполяциями в будущее и, закончив, сказала:

- Твоя майка уже высохла, ты можешь ее надеть.

Она жила по-настоящему и без дураков, в настоящем моменте, используя его на 100% мощности, а потому была эффективна в жизни и в действиях вчера - так же, как будет эффективна завтра. Она не ослабляла себя пустопорожними рефлексиями, она всегда была готова к прыжку - как зверь. И если прыжок окажется неудачным - ну и что? Каждое живое существо было обречено на последний прыжок.

Адре! Вот кого она напоминала ему - женщину, с которой он прожил несколько промелькнувших лет за несколько кратких минут чародейского сна, светловолосую, отчаянную Адре, прожившую свою быструю жизнь белее эффективно, чем поколения ее понурых потомков, женщину-девочку, знавшую, зачем жить и как умирать и умершую в бою, у него на руках - с улыбкой.

За годы, прожитые в те несколько минут и за годы, прожитые минута за минутой в борьбе со смертью и в борьбе с жизнью на войне, в которую он превратил свою жизнь, он понял, что человек, по натуре своей - безжалостен к любым проявлениям жизни, включая свою собственную. Самолюбование, основанное на самооценке, основанной на оценках других людей, основанных на морали общества - вот основа его сочувствия, его милосердия и его любви. Не сочувствуя никому и ничему, кроме своих чувств, он способен полжизни просидеть у постели смертельно больного, не замечая, как на улице умирают тысячи и не давая больному спокойно умереть. Он способен грудью восстать на защиту жизни отдельного человека и цивилизованно одобрить убийство десятков и сотен тысяч в другой стране. Любуясь своим отражением в зеркале собственных чувств, он не способен полюбить даже себя самого, он не любит своего Господа, свою кошку и свою работу.

И все это разлетается в прах вместе с зеркалом, как только жизнь вынуждает его бороться за жизнь. Тогда он возьмется за ум, если еще не сошел с ума, разглядывая в зеркале свою идиотскую рожу, и не сдох от страха, оказавшись перед лицом пустоты, тогда он плюнет на больного, проклянет Господа, сожрет кошку и станет тем, что он есть - зверем без страха и упрека в чем бы то ни было.

Он много раз наблюдал такой метаморфоз и на войне и без войны и хорошо знал, что результирующий эффект зависит только от качества исходного материала - идиот без зеркала превращается либо в зверя, либо в зверька под ногами у других зверей. Но он также хорошо знал и другое - есть существа, изначально чистые, изначально честные, изначально свободные от идиотических слюней и понятия не имеющие ни о каких зеркалах - себя, к сожалению, он к таковым причислить не мог. Таким существом была Бранка.

На следующее утро, пытаясь хоть что-то выловить из бурных волн мира и сориентировать в нем свое утлое тело, он бродил по перрону, мучая предсмертно хрипящий транзистор, пока не нашел точку, где аппарат зацепил антенной уплывающий голос диктора.

“…оставшиеся верными народу, безуспешно пытаются сдержать… тысячи людей гибнут под… не может оставаться безучастным… пожар на Ровенской АЭС… преступная клика… средством решения проблем…” - и голос уплыл, похоже, навсегда.

Он выключил бесполезный приемник и вслушался в звенящую тишину. Бомбежки слышно не было. Значит, то, что происходило - происходило где-то очень далеко. Он отнюдь не был счастлив оттого, что бомбы сейчас валятся на голову кому-то, а не ему, и не был настолько сволочью, чтобы его никак не волновала судьба его соплеменников на Востоке. Но он воевал с Западом, на Западе и на Востоке, он продолжал воевать с ним в Сильванах и ему не в чем было себя упрекнуть, а пока у НАТО хватает дел, можно было надеяться, что маленькая неувязочка с вертолетом пройдет незамеченной.

Вернувшись в дом, он попытался связаться с Данилой, но никто не ответил. Проснулась Бранка и принялась за приготовление кофе - жизнь продолжалась.