Дмитрий Добродеев - Каирский синдром

Глаза его радостно вспыхнули, и он поднес к моему лицу запястье, на котором болталась металлическая «Сейка»:

— Смотри, батянь, накопил всего за месяц!

Мы тут же пошли в лавку Люиса за выпивкой и закуской. Нам очень нравится машина для резки колбас, каких нет в Советском Союзе. Крутящееся металлическое лезвие нарезает «докторскую» тончайшими слоями. Люис аккуратно взвешивает, заворачивает и, как всегда, целует собственную руку. В нашем пакете — фляжка бренди, пачка «Клеопатры», которую местные называют «Килубатра», и 200 граммов «докторской» колбаски, которую местные упрямо зовут мортаделлой.

Заплатив пару фунтов за этот стандартный набор, поднимаемся на крышу дома — плоскую и длинную, как вертолетная площадка. Под нами — корпуса Наср-сити. На нас — авероль — египетская полевая форма без знаков различия.

Раскладываем на газете закуску и выпиваем по глотку. Отмечаем встречу.

Тогда, на крыше, никто из нас не знал, как сложится судьба — наша и страны, в которой мы жили. Впрочем, Саша не исключал краха СССР и начала смутного времени.

Он сказал просто:

— Пятьдесят лет для страны — это очень мало. Все еще впереди. Roll Over Leonid Ilyich and tell Tschaikowsky the news.

Саша мечтательно говорит:

— Вернусь в Москву и сделаю Тане предложение!

Мы доедаем колбасу и запеваем песенку: то ли Битлов, то ли Брассанса. В окне напротив стоит молодая египтянка, наблюдает за нами.

Саша делает ей неприличный знак, она дерзко отвечает. Здесь, в Каире, кипит тайная эротическая жизнь — наперекор всем запретам.

Саша затянулся «Килубатрой»:

— Представляешь, каждый вечер, как только приезжаю с канала, опрокидываю хамсаташар и подхожу к окну. А она — тут как тут, напротив. Египетская юная красавица. Я начинаю гладить себе соски. А она в ответ раскрывает халатик, показывает груди.

— И как, надеешься ее трахнуть, старик?

— Ну, трахнуть в мусульманской стране непросто, но и тут умудряются. У них же главное — чтоб вышла замуж нетронутой, все остальное — дело техники. Они в автомобилях и на кладбищах позволяют себе и анал, и орал, но главное — не трогать целку — бикар.

Позднее нам довелось видеть, как это происходит на всех просторах арабо-мусульманского мира — от Атлантики до Залива. И это зрелище не для слабонервных. В парках Алжира и Бейрута, в переулках Каира и Касабланки прячутся влюбленные парочки, практикуя «все, кроме». В Ливии еще экстремальней: молодые амазонки выезжают ночью на охоту. Курсируя в дорогих машинах, завлекают парней, отвозят на пляж и там насилуют, перетягивая бечевкой член. Страсти бушуют… Впрочем, это отдельная история.

Допив фляжку бренди, пошли к Люису за другой.

Саши уже нет в живых. В июне 2002-го, чуть не дотянув до 51 года, он умер от остановки сердца. Его жизненная линия причудливой спиралью взвилась стремительно вверх и еще быстрее — вниз.

Алкоголь начал сказываться уже на первом курсе ИВЯ. Саша мог сесть верхом на лавку и засосать из горла, не отрываясь, бутылку красного. Глаза его загорались магическим блеском, и он принимался декламировать стихи либо пел песни Битлов и других кумиров поп-музыки.

Саша успел стать одним из лучших арабистов Страны Советов и незаметно соскользнуть в небытие. В конце короткого жизненного пути он уже не хотел ни работать, ни путешествовать. Его единственным хобби в последние годы жизни стал компьютер. Он садился за него с батареей крепленого голландского пива «Навигатор» и поглощал одну банку за другой, сочиняя стихи на английском и переписываясь в чате с группой единоверцев под ником ЗаМ.

Саша обладал гениальной памятью: в Каир прилетел лишь на месяц раньше меня и успел освоить египетский диалект.

Он ржал над моими неловкими фразами, которые я с трудом артикулировал на книжном арабском, типа:

— О продавец, не найдется ли у тебя пачка сигарет?

Своим смехом Саша поставил меня в невозможное положение. Это был вызов. И теперь, после трех лет ленивого изучения языка в институте, я рьяно взялся за арабский разговорный.

Через месяц-полтора я лопотал почти так же бегло, как Саша. Продавцы удивленно раскрывали рты, советские генералы брали на переговоры, а египетские офицеры засыпали прибаутками.

Египетская народная мова стала для меня родной и до сих пор звучит в ушах, хотя я лет тридцать не говорю на ней.

Нет случайных встреч. И наша встреча в юности не была случайной. Студенческая дружба продолжалась пять лет, потом мы с Сашей виделись редко. Но я всегда чувствовал его присутствие — и при его жизни, и после его смерти.