Питер Гамильтон: Нейтронный Алхимик. Конфликт

Первая попытка поймать курицу закончилась для Мойо тем, что он уткнулся носом в газон. Когда он поднялся на ноги во второй раз, куры сообразили, что творится что-то не то, и с перепуганным кудахтаньем попрятались по кустам. Мойо бросил на них озлобленный взгляд, поспешно отряхнул грязь со штанов и рубашки и ткнул пальцем в воздух. Капля белого огня перебила курице шею. Разлетелись перышки, и хлынула неожиданно обильным потоком кровь. Мойо понимал, насколько нелепо это выглядит – такой мощью кур давить. Но если хоть так получается...

Расстреляв всех кур в поле зрения, Мойо подошел к ближайшей тушке, и та, к его изумлению, бросилась прочь, болтая держащейся на одной полоске кожи головой. Одержимый недоверчиво воззрился на нее – сам он всю жизнь полагал, что это сказка. Потом к свободе устремился второй труп. Мойо закатал рукава и призвал огоньку посильнее.

Когда он вернулся в бунгало, из-за приоткрытой двери в кухню доносились голоса. Ему даже не понадобилось напрягать шестое чувство, чтобы понять, кто заглянул в гости.

Под управлением Стефани печка пылала жаром. Вокруг нее грелись ребятишки, попивая чай из огромных кружек. При виде Мойо все замолчали.

Стефани улыбнулась было смущенно и тут же изумленно моргнула при виде обугленных ошметков курятины. Дети захихикали.

– А ну, марш в холл! – прикрикнула она на них. – А я тут посмотрю, что можно спасти.

– Какого черта ты творишь? – спросил Мойо, когда они вышли.

– Приглядываю за ними, конечно. Шеннон говорит, что со дня появления одержимых она ничего не ела.

– Но ты не можешь! Представь...

– Представить что? Что полиция явится?

Мойо бросил обугленные тушки на кафельный разделочный столик у плиты.

– Извини.

– Мы в ответе только перед своей совестью. Больше нет законов, нет судов, нет правых и виноватых. Только «правильно» и «неправильно». Для того нам ведь и дана эта новая жизнь, верно? Чтобы слушаться только себя.

– Не знаю. Наверное.

Стефани прижалась к нему, обняв за талию.

– Посмотри на это с точки зрения эгоиста. Ну чем тебе еще занять день?

– А я-то думал, что это я неплохо приспособился.

– Поначалу – да. А я просто не сразу в себя пришла.

Он выглянул в холл. Прыгающих по диванам ребятишек оказалось восемь, все не старше двенадцати-тринадцати.

– Не привык я к детям.

– К курам, судя по всему, тоже. Но их ведь ты притащил домой?

– А ты уверена, что хочешь этим заниматься? Я хочу сказать – сколько ты сможешь за ними приглядывать? Что случится, когда они подрастут? Им стукнет шестнадцать, и их одержат? Не самая приятная перспектива.

– Этого не будет. Мы избавим этот мир от контакта с бездной. Мы первые и последние одержимые. Подобное больше не повторится. И в любом случае, я не собиралась растить их в Экснолле.

– А где же?

– Мы отвезем их к Мортонриджскому перешейку и сдадим другим живущим.

– Да ты шутишь.

Нелепое заявление – он уже ощутил в ее мыслях железное упорство.

– Только не говори, что хочешь проторчать в Экснолле всю вечность.

– Нет. Но первые пару недель согласился бы.

– Путешествовать – значит копить впечатления. Я тебя не заставляю, Мойо, можешь остаться здесь и учиться играть в крикет.

– Сдаюсь. – Он со смехом расцеловал ее. – Пешком они не пройдут, слишком далеко. Нам потребуется какой-то транспорт. Так что я обойду город, гляну, что нам оставила Эклунд.

Уже в восьмой раз Сиринкс подходила к старинному домику Вин Цит Чона на берегу озера. Иногда они беседовали наедине, порой к ним присоединялись психотерапевты, Афина, Сайнон и Рубен. Но сегодня они опять были только вдвоем.

Вин Цит Чон, как всегда, сидел на веранде в своей инвалидной коляске, набросив на колени клетчатый плед.

– Добро пожаловать, милая Сиринкс. Как поживаешь?

Она слегка поклонилась на восточный манер – привычка, приобретенная ею после второго сеанса.

– Сегодня утром с ног сняли медпакеты. Едва могу ходить – такая кожа нежная.

– Надеюсь, ты не винишь в этом незначительном неудобстве врачей?

– Нет,– она вздохнула. – Они просто сотворили чудеса. Я им благодарна. А боль – она скоро пройдет.

Вин Цит Чон слабо улыбнулся.

– Именно такой ответ тебе и следовало дать. Будь я подозрительным стариком...

– Извините. Но я действительно воспринимаю физическое неудобство как преходящее.

– Весьма удачно. Последние цепи сброшены.