Василий Довбня - Гренландский кит

Но кит не всплывал.

— Оборвался и утонул, — сказал Пряхин, оглядываясь.

— Слева выходит, выходит! — громко кричал из бочки марсовый.

Я увидел: из светло-зеленой глубины быстро поднимается коричневая рыбина и превращается в черного великана, стремительно несущегося на пересечение нашего курса. Казалось, он готовится взлететь, по его бокам струились серебристые потоки воздуха, а его черная спина лоснилась радужными точками.

Кит вынырнул метрах в десяти по носу, не вынырнул, а раздвинул своим широким телом океан, виден он был весь, кроме хвостовой части. Этот кит не имеет финна, и мне было трудно определять его длину. Он начал глубоко и часто делать выдохи — вдохи, потом неожиданно завертелся веретеном, глупец, наматывал на себя линь, пытаясь освободиться от пута.

— Какой азарт, какая красота, — сказал я. Поднимая над головой руки я оглядывался, хотелось поделиться радостью…

Капитан свирепо взглянул на меня, мотонул головой, сплюнув, вскрикнул и убежал с мостика.

— Надо брать его на 2-й линь! — кричал от лебедки стармех.

Без подсказок гарпунер сам видел широкий бок гренландского кита и прицельно выстрелил.

Кит взъярился и уже на двух линях, как в упряжке, рванулся вперед. От его рывков китобоец несколько раз клюнул носом так, что зазвенели блоки такелажа. Имей он разумную свирепость в своих действиях, ох и натворил бы нам бед. Свистели лини, звенели блоки, стопятитонные амортизаторы гасили рывки великана, стонала от радостного восторга команда, но метаясь, как танцуя, не забывала готовить воздушные шланги, хвостовики, оклетневаные цепи для швартовки кита. Оголтелые кружились клювастые чайки, ударялись крыльями друг о друга, не складывая их падали на воду и снова взлетали… Их жадность вызывала отвращение…

В шубе и шапке капитан вышел на правое крыло мостика, не вмешивался в охоту, но краем глаза видел, как далеко ушел вперед кит, видел тугие всплески линей над водой и не желая радоваться удивлялся грозным габаритам великана. Мне казалось, он рад был бы не видеть этого кита, не слышать восторга моряков. «Ненасытные жадные люди, — капитан, казалось, с обидой думал о своей команде, которую вчера так любил, — они заняты собой, получат свое, даже премиальные, а меня оштрафуют, а то и снимут. Ишь ты, подсчитали, уже орет Южин: — «Почти десять тысяч свиней прихватили на линь!» — Что будет со мной? — бормотал Сереев.

Как я доложу капитан-дублеру? Что скажет ОН? — мне казалось, от обиды за себя Серееву, как ребенку хотелось заплакать. «Домой бы, упасть бы на кровать… голову под подушку и подумать, решить что-то важное…» Он знал, что надо решать, но чувства мешали ему мыслить и сказать себе верные слова о том, ЧТО произошло.… Казалось не шуба, а небо начало давить на его плечи… Ему хотелось забыться. Так думал я и переживал. Впервые в жизни я, как человек, почувствовал свою неразрывную связь с окружающим меня миром, как человек и меру своей зависимости от него. Но я ничем и никому не мог помочь. На безбрежном просторе, под высоким небом Я был безвольным наблюдателем…

Я спустился на палубу, склонившись в бок, вправо, выглядывал из-под высокого полубака вперед, наблюдая, как мы подбирались к уставшему киту. Кит начал конвульсировать.

Мне было слышно, как он тихо часто и жалобно пищит. Я с жалостью наблюдал, как кит вздрагивает всем своим громадным литым телом и продолжает издавать писк. «Такой большой и так тихо беспомощно пищит — подумал я и к стыду своему и какой-то душевной радости почувствовал, что от жалости готов заплакать.

Кит выпускал кровавые фонтаны, громадные блины запекшейся крови плавали вокруг него, чайки и бакланы на лету заглатывали рыжеватые куски.

Рядом, на небольшой глубине, золотистыми тенями ходили акулы

— Ждут своего часа, — ругнул их начальник радиостанции, он держал в руках острогу с длинной пикой и куском веревки на плече. — Ждут, когда кит околеет, перевернется вверх брюхом, тогда из его нижней челюсти, как из глубокой ложки, вывалится пятиметровый язык, акулы начнут рвать его нежное мясо. О кровожадные твари! — взмахивая острогой ждал их подхода громадный сутуловатый Боянов. — Не успеваю метнуть острогу, они быстрые, как молнии… Один раз попал, чуть не утащила меня акула… совсем небольшая… вот сделал новую острогу. Ненавижу их! О, жадные твари!

Без линя и гранаты, в кита вогнали третий гарпун. Кровь, пульсируя, хлынула из его ран и дыхалки сплошными потоками. Кит задрожал, сжался, выдавил из себя в воду коричнево-зеленое облако испражнений, распрямился, вздохнул и затих, откинув в встороны длинные носовые ласты похожие на уши. На его белый живот пытались сесть несколько чаек, деловито склевывая рачков… На миг над океаном наступила тишина.