Хосе Вилья: Человек, который был похож на Рисаля

Случилось однажды, что человек, похожий на Рисаля, пошел за сигаретами в китайскую лавку на углу неподалеку от его дома. Дочь пошла с ним. Он взял ее за руку, когда они переходили улицу, и сказал ей, чтобы она шла скорее: вон едет большая синяя машина, а машины, сказал он, переезжают детей, и бедные дети или умирают, или становятся калеками — горбатыми, хромыми, безногими и безрукими.

— Не хочу, чтобы машина тебя переехала, — сказал он ей.

Итак, они торопливо пересекли улицу и вошли в похожую на кубик китайскую лавку. Внутри на стенах красовались прибитые гвоздями жестяные листы с рекламой американского мыла и сигарет. Они были раскрашены яркими красками, они сверкали глянцем, и девочка, не отрываясь, смотрела на них, пока отец покупал себе сигареты.

Отец попросил спички, и теперь все ее внимание принадлежало ему: она хотела увидеть, как он закурит сигарету, которая уже была у него во рту. Он чиркнул спичкой по коробку — вспыхнуло бледное пламя.

Он хотел было поднести огонь к сигарете, но вдруг опустил РУКУ, взглянул на девочку и спросил ее:

— Ты видела? Видела?

Он побледнел, сигарета выпала изо рта. Шатаясь, он вышел из лавки. Он не смог закурить сигарету, потому что увидел прохожего. Лица его он не разглядел, но зато сразу узнал широкие плечи и мерную поступь.

Да, это был Педро Петушатник. Перед человеком, который был похож на Рисаля, вновь встало прошлое. Была жена с застенчивым меняющимся голосом, и она ушла с Педро Петушатником… Он вспомнил свое решение не поддаваться гневу — его хватит на то, чтобы простить. Гнев оставил его, в его душе открылся и ласково бил теперь журчащий фонтан доброты. Надо пойти и окликнуть Педро Петушатника. Надо сказать ему несколько слов: «Будь добрым с моей женой. Она больше не жена мне, раз она ушла к тебе, но она мать моих детей. Люби и не брани ее, Педро Петушатник, — я не бранил ее никогда. И скажи ей, что я понимаю. Скажи: мне жаль, что я был недостаточно хорош для нее…»

Его мысли складывались в это послание, а перед глазами стоял ту- ман. И на ощупь поймав в этом тумане руку дочери, он заспешил вслед за человеком, которому повезло больше, чем ему.

Они бежали за Педро Петушатником, и когда между Педро и ними оставалось лишь несколько метров, человек, который был похож на Рисаля, крикнул:

— Педро!

Педро Петушатник обернулся, увидел их, и его колени задрожали. Он покачнулся, и сердце в его груди забилось чаще обычного. В один миг им овладело чувство вины, и в душе он обругал себя за то, что пошел по этой улице. Но он решил не уступать. Если оскорбленный муж жаждет отмщения… что ж, он увидит сам, что из этого получится. Педро хотел было сбежать, но человек с дочерью был уже совсем рядом.

После мгновенного колебания Педро Петушатник ринулся на человека, который был похож на Рисаля, и начал избивать его. Тот согнулся и упал, беспомощный, на мостовую. Но его горящие глаза, не отрываясь, глядели на Педро. Он молчал — ни стона не сорвалось с его губ, но они дрожали. Он исцарапал лицо о каменистую землю, и теперь оно кровоточило. Кровь шла и из прикушенных губ. Он не мог подняться, и дочь заливалась плачем.

Когда человек, который был похож на Рисаля, смог, наконец, подняться, вокруг уже собралась толпа. К его щеке прилипли мелкие зернышки щебня, а изо рта тонкой струйкой текла кровь.

— Он кинулся на меня сзади, — объяснял тем временем толпе Педро Петушатник, — я повернулся и сшиб его с ног. Что поделаешь, пришлось защищаться. — Он стоял, большой и высокий, и в его голосе слышалась сдерживаемая ярость. — Вы только подумайте — сзади набросился! Разве это не подлость? — И он посмотрел на своего недруга лживыми и бесстыдными во лжи глазами.

Человек, который был похож на Рисаля, не сводил с него взгляда своих бессильных и печальных глаз, а девочка рядом с ним все плакала и плакала. Он видел, что глаза людей вокруг с обжигающей жалостью глядят на его жалкую, съежившуюся фигуру. Он почувствовал, как в нем все восстает, он порывался сказать им: это неправда, нет, он совсем не такой, как о нем говорит Педро Петушатник. «Я не подлец. Я бежал за ним, чтобы сказать, что я простил. Я хотел попросить, чтобы он был добр к ней!..» Но сила этого чувства душила его и душила слова в нем.

— Не будь он таким жалким, я бы еще не так его отделал, — сказал, обращаясь к толпе, Педро Петушатник.

Тогда сердце тщедушного человека поднялось надо всей обидой, над всей беспросветной тоской, воцарившейся в его душе, и его рука одним патетическим жестом приковала к нему слух всей толпы: