Сергей Дигол: Мои пыльные ноши

Оставалась продажа квартиры, один из двух озвученных отцом вариантов и одновременно — не выход, по его же мнению. Я же почти не сомневался — Лиза будет настаивать на продаже, причем немедленной, несмотря на очевидные преимущества отсрочки такого решения хотя бы на пару лет, пока еще подрастут и без того высокие цены на недвижимость, а ежемесячные поступления от квартирантов лишь подтвердят папину правоту.

В некотором смысле я очень хорошо узнал супругу за шесть лет нашего брака. Во всяком случае, от идеи сдавать квартиру она, я уверен, легко бы меня отговорила.

— Я устала от нищеты, — говорила она менее чем через полгода после нашей свадьбы. Будто этим прозябанием она с рождения была обязана мне.

Дочь одинокой учительницы, отец которой никогда не был мужем ее матери. Серое детство без голубоглазых, как у подружек, кукол, юность — без ярких нарядов, молодость — без богатеньких кавалеров.

— Как мы будем жить? — спрашивала она.

Поначалу я еще отвечал, что–то о том, что все наладиться, но она решительно перебивала, и постепенно ее вопросы стали встречать единственно возможный ответ.

Тишину.

Как ни странно, молчание срабатывало лучше слов.

— Молчишь? — горько улыбалась жена и отворачивалась, чтобы не видеть мои так и не разомкнувшиеся губы.

Вздумай я ответить «да, молчу», не представляю, до чего бы мы с ней дошли. К счастью, я ни разу так не сказал. Я выдерживал пятнадцать минут — время от смертельной обиды жены до смирения, в котором, подозреваю, еще теплилась надежда, что мое молчание скрывает усиленную работу мозга по выходу из этого проклятия — нашей вечной бедности. С годами моя манера отвечать, а вернее, не отвечать на самые трудные Лизины вопросы стала не только привычкой, но даже своего рода психологической разгрузкой для жены. Она свыклась со мной молчащим как с чем–то необходимым, а значит, я одержал верх.

Устроил бы ее молчаливый ответ, узнай она о квартире? Я не рассчитываю на ее одобрение, как не думаю, что сдача квартиры внаем способна вызвать у нее восторг, когда вот она, совсем рядом — мечта о внезапном богатстве. Квартира на продажу в двадцати минутах ходьбы.

Пока же за квартиру приходится расплачиваться. Разумеется, отцу — ведь это он настоял на, как оказалось, мертвом варианте сдаче внаем. Впрочем, расплачиваемся и мы: пятьдесят долларов, которые они с мамой отправляют на мое имя раз в три–четыре месяца, целиком уходят на оплату коммунальных услуг простаивающей квартиры.

Свет в бывшей тетушкиной квартире я включаю только для особо придирчивых посетителей, которым вечерами, видите ли, не рассмотреть комнаты в сумерках. Воду не расходую, газ тоже, но за электричество и телефон плачу — просто для того, чтобы не отключили. Так же как и за выставляемый ЖЭКом счет, какую–то ерунду за уборку, ремонт и обслуживание дома — незаметные, даже при самом благодушном рассмотрении, виды домкомовской деятельности.

С каждым новым звонком в голосе отца все громче звенело раздражение.

— Почему не говоришь жене? — почти срывался на крик он и, как мне представлялось по эту сторону провода, краснел.

Ему было за что винить себя, и он это знал.

В конце концов, эти несчастные пятьдесят долларов в квартал могут быть потрачены на подарки внукам.

Которых у отца аж двое.

И зачем я только вышел из химчистки? Все ведь было понятно и так, и пока я, словно рисуя собственными следами гигантскую петлю, обходил дом, в подвале которого у меня приняли на чистку ковер, мой план не обогатился ни одной дельной мыслишкой. Да что там — вообще ни одной, кроме сожаления о потерянном времени.

А еще — опасением, что за десять минут этой необязательной прогулки ищущая квартиру девушка может решить свою проблему и без меня.

С другой стороны, это мое стремительное возвращение выглядело не с ходу объяснимым, поэтому было бы неплохо иметь про запас какой–нибудь предлог. Можно было приврать про ключ от тетиной квартиры — в конце концов, я не обязан носить его с собой — но тогда ситуация грозилась предстать в двойне подозрительном ракурсе. Ключ, как по заказу появившийся за какие–то десять минут, практически лишал меня шансов на конспирацию собственного места жительства, а я инстинктивно чувствовал, что рано называть вещи своими именами, а ковер — моей собственностью.

Так что договорились: никакого ключа я дома не оставлял, тем более, что это правда: ключ от тетиной квартиры всегда со мной, позвякивает, на равных правах с такими же звонкими соседями по связке, не вызывая и толики подозрений жены и не выделяясь среди еще полдесятка потемневших от старости ключей, которые ее муж не выбрасывает разве что из одних ему понятных суеверных соображений.