Генрих Далидович: Юля

— А для тебя, молодица, ничего нет, — усмехнулся он, ущипнув Юлю: — Ты сама мне кое–что должна…

Трезвым он был молчалив и стеснителен, а выпил немного и осмелел.

— Садись, Микола, — усмехнулась и Юля в ответ, шутливо оттолкнула его, смахнув полотенцем со стола хлебные крошки, накрыла стол скатертью.

— Все гонишь меня от себя, — уже не смущаясь, покачал головой Микола, снял шайку, повесил на гвоздик, достал из кармана расческу и, пригладив мягкие русые волосы, сел на скамью, при матери пошутил: — А могла бы уже и не отгонять… Пригласить, когда дома бы никого не было.

— Выдумываешь ты что–то, — стыдливо снова усмехнулась Юля, — зашел вот в хату, мы и рады.

— В эту хату я мог бы не гостем заходить, а хозяином…

— Что говорить о том, чего не вернешь, — все еще усмехаясь, сказала Юля, но сердце больно заныло. — Слава богу, и я жива, и ты жив, хозяин, семьянин.

— Ну да, семьянин, — согласился Микола, окинув ее ^асковым, добрым взглядом.

Юля не выдержала его взгляда, пошла в кладовку. Достала из низенькой, с пострескавшейся крышкой кадушки кусок соленого сала, отрезала от него часть, взяла из пустой бочки припыленный кувшинчик домашнего пива. Кувшинчик берегли в бочке не так от чужих глаз, как от Петьки и кур, чтоб нечаянно не разбили.

— Включи плитку, поджарь сало, — сказала мать, увидев, что Юля положила сало на деревянный кружок, режет его на кусочки и кладет на тарелку, — что ты даешь человеку сырое, холодное. Он и так за день по лесу натоптался, намерзся, рад будет укусить теплого.

— Не надо, тетка Наталья, — отказался Микола, опершись локтями на стол. — Я человек свойский, не спесивый. Да и мне не так хочется выпить и закусить, как посидеть, поговорить. Не жарь, Юля, — махнул он рукой, — ставь так и садись сама. И вы, тетка, идите, выпейте немного пива, чтобы дрова хорошо горели.

— Разве капельку мне, сынок, да за дрова, — старуха охотно сползла с печи и сама чуть–чуть налила себе в стакан пива, — Выпей, Микола. Спасибо, что отпустил нам березняка, может, там позже и еще чего дашь. Сам знаешь, без мужчин живем. И я, старая, и она, молодая…

— Мама, — смущенно остановила Юля мать.

— Что — мама! — возразила та, всегда смелая в таких вот хозяйственных делах (Юля порой то же думала, но не могла так откровенно попросить Миколу даже о чем–нибудь важном, она всегда долго мучилась, думая, как и с какими словами обратиться к нему.) — Мама, мама! Если мама сама не попросит, так ты вовек не попросишь.

— Не будете, тетка, без дров, — улыбался Микола. —

Подсохнет немного — соснового или елового хвороста соберете, сухостоину какую–нибудь повалите. Не будет печь без огня. Ну, будем здоровы, бабы!

Все чокнулись и выпили. Старуха взяла кусок хлеба и ломтик сала и полезла на печь; за столом остались только Микола и Юля, сидели и закусывали. Юля ела и старалась не встречаться глазами с Миколой, который теплым взглядом окидывал ее лицо, красивую длинную шею, высокую грудь под шерстяным свитером.

— Так намучилась, молодица, сегодня? — спросил Микола, будто и шутя, как бы сочувствуя.

— Мой ты сынок, Микола, разве это женская работа в лесу? — ответила вместо дочки Наталья. — Надо ведь большую силу иметь, чтобы срубить дерево и притащить, на сани положить… Мужчина тюкнет раз, так топор почти весь войдет в дерево, а баба долбит, как дятел…

— Ия, тетка, ей нынче то же сказал: не ей с дитем в лес ездить, дома дрова пилить и колоть, пахать, сено косить. Не женская это работа, даже не каждому мужчине она под силу. Бывает, что и они надрываются, — говорил Микола, закусывая. — Хватит вам, тетка, горевать, страдать на тяжелой хозяйской работе, делать все за себя и за мужчину. Вышло так с Юлей, что же сделаешь, вышло, всякое на свете бывает. Но теперь нечего молодицу печалить, ей же еще и тридцати нет, женщина в самой красе и силе, да еще какая женщина! А вы ее под замок. Не надо так печалиться, губить себя, прятаться в этой хате, не все еще потеряно. Как раз все еще может быть…

Этот разговор тревожил Юлю, вызывал в памяти многие воспоминания, заставлял думать о своей теперешней жизни, так волновал, что к горлу подкатывал горький комок, на глаза наворачивались слезы. Юля молчала, старалась сдержаться, не заплакать. Она и сама хорошо, может, лучше всех знала, что не удалась ее жизнь, не повезло ей, хотя и очень хотела, чтоб у нее все было, как у всех добрых людей. Хотела, стремилась к этому, как только могла, но все получается не так, как ей хочется, совсем иначе определила судьба.