Генрих Далидович: Юля

Он, Геннадий, виноват в ее такой неустроенности. Ради него она когда–то отказала Миколе, ему доверила свою первую любовь, лучшие порывы своей души и сердца, доверила свою жизнь. И он вначале был, казалось, такой же — с добрым сердцем, внимательным к ней, очень желанным, любящим, почти на руках нес ее в их новую семейную жизнь. Радовался, когда у них родился Петька, стал таким хорошим отцом, похоже было, еще сильнее полюбил ее. Но постепенно становился спокойнее, остывал к ней, не спешил домой, начал выпивать с друзьями, а потом и совсем избаловался, разболтался. Погубили его, как видно, большие деньги и долгие частые командировки — получал помногу, подолгу — по две–три недели — не бывал дома…

Что он пил, она, может быть, и стерпела бы, всячески воевала бы против этого, добилась бы наконец, чтобы устроился на работу ближе к дому и всегда был на глазах, но когда услышала, а потом и сама увидела, что он там, на стороне, завел себе другую, подкатился к молодой вдове и у той должен был родиться ребенок, то этого она ему простить не могла. Как только повидалась, поговорила с той женщиной, видать, искренней и плаксивой (она все плакала и божилась, что не знала, что он женат, а то бы никогда не связалась с ним. Он клялся ей, что холост, вот она ему и доверилась), Юля, оскорбленная, не стала слушать его оправданий, собрала свои вещи и уехала оттуда, где думала век прожить, в родную деревню, в дом матери. Живет здесь вот уже второй год…

— Мама, мама, цветок! — воскликнул Петька и вывел ее из задумчивости.

Она приостановила коня и взглянула в ту сторону, куда показывал ручкой сын: па солнечной полянке возле старого, когда–то обгорелого, а теперь рыжего теплого валежника поднялся невысокий голубой подснежник. Юля сняла Петьку с воза, и они подошли к валежнику.

— Посмотри, какой красивый! — сказала Юля сыну, осторожно сорвала цветок с зелеными листочками, понюхала его и подала Петьке. — Столько живу на свете, а никак понять не могу: как цветок может вырасти и зацвести в такой холод? Лед, снег кругом, а он, подснежник, уже цветет и пахнет этим холодом и первым теплом земли…

Они отошли от валежника, осмотрели проталинки посреди почерневшего, в шелухе и обмерзшей хвое снега, но подснежников больше найти не смогли.

— Видать, ты счастливым будешь, мой мужичок. Юля взяла на руки довольно тяжелого сына, поцеловала.

— Я буду сильным, — возразил Петька, — буду сам дрова колоть.

— И сильным будешь, — успокоила его Юля и сказала скорее себе, чем сыну: — Но и сильному и слабому тоже еще счастье нужно.

Петька, разумеется, не понял ее, снова уселся на дрова, держа в руках цветок, а конем теперь правила Юля

Когда они выехали из леса, сырого, с густым запахом смолы, на просторное бело–серое поле, Юля далеко на дороге увидела мать. Она шла им навстречу, видимо, не могла их дождаться и пошла встречать.

Лед на дороге расползался, ломался под санями на куски, и Юля опять стала бояться засесть где–нибудь с дровами. Она старалась направлять коня на сырые травянистые места, по которым полозья скользили легче.

Подъехали к невысокой, с темным, морщинистым лицом матери, в старых, растоптанных валенках и новых галошах, в ватнике и теплом платке. Она сошла с дороги, сказала:

— Надо было не нарубать столько.

— Привезем, вот и будут, — возразила Юля, но коня не остановила, лишь встряхнула вожжами, чтобы шел веселей.

И Юля и мать были невысокие, темноволосые, с небольшими прямыми носами. Юля во всем походила на мать, когда–то пригожую, стройную женщину. Казалось, и судьба их была одинаковой, только Юлин отец не бросал их, он рано, очень молодым, умер. Но вот обе живут одиноко.

— Я думала, что вы засели где–нибудь. Вон как поздно, а вас все нет, — сказала мать, идя за санями.

Я уже и корову напоила, и свиньям, и курам корму дала

— Верно, засели немного, — промолвила Юля.

— А я помогал дядьке Миколе поднимать сани, — похвалился Петька.

— Живой, воробей? — усмехнулась бабушка, она за это время привыкла к Петьке, полюбила его. — Не замерз?

— Нет.

— Я уже каялась, что отпустила тебя, дитя, в лес На вот, погрейся, — она достала из рукава сверток, развернула его и подала внуку кусок хлеба, намазанного медом.

Мальчик радостно схватил хлеб, начал жевать. Старуха и Юля поглядывали на него и улыбались.

У Юли есть еще сестра. Она замужем. Муж — шофер, добрый, спокойный и работящий человек, живут в соседнем районе. У них трое детей, три светловолосые девочки (он, отец, когда немного выпьет, всегда шутит, мол, буду «гнать до тех пор, пока не родится мальчик»), Юлина мать не растила этих далеких внучек, мало видела их и не привыкла к ним, не успела полюбить их. Да и они не очень льнут к ней, больше любят деда и бабку по отцу, потому что живут вместе. И Наталья, Юлина мать, очень скоро привыкла к Петьке, полюбила его, казалось, больше, чем любила своих детей…