Генрих Далидович - Юля

Юля говорила так и думала: сумеет ли уговорить его отказаться от нее, или надо намекнуть ему, что она не может сойтись с ним без любви и тогда он поймет, перестанет женихаться.

— Я ищу хорошего человека, а не кого–то там… — возразил Владимир Семенович, сказал это, как наивный хлопец, не поняв ее. — А вы на себя наговариваете: и работа ваша хорошая, и умом, красотой не каждая учительница с вами сравнится… Очень вы добры, умны, чутки к человеку. Я уже прожил на свете не так мало, повидал людей, но таких, как вы, немного встретил. Встреча с вами — великое счастье… Вам веришь сразу, вам трудно отказать… Если вы согласитесь породниться, свадьбу нам, Юльяна Ивановна, большую, может, и не надо устраивать, не молоденькие жених и невеста, людей веселить не собираемся, а родичей близких ваших, учителей наших позвать можно… Расходы я возьму на себя…

Юля молчала, только по щекам ходили желваки; притих и учитель, очень волновался и ждал ответа.

— Чего ты там молчишь? — не выдержала, подала голос с печи Наталья. — Скажи человеку что–нибудь одно: примешь хозяином или нет? Я только скажу — подумай хорошенько, как жить будешь… Сейчас это не жизнь, когда приходится самой, бабе, в лес ездить, дрова пилить, колоть, когда ребенок без мужчины растет…

— Тихо вы, мама, — попросила Юля, поморщившись.

— Скажите что–нибудь, Юльяна Ивановна, — дрожащим голосом проговорил Владимир Семенович, то и дело вытирая платком лоб и ладони рук.

— Что я вам, Владимир Семенович, могу сказать, — понурилась Юля. — Задумали вы серьезное, серьезного хотите, а у меня еще и сын. Мне и о нем думать надо, не только о себе… Глядеть за ним вы будете, но станете ли вы ему отцом?..

Учитель растерянно молчал, не зная, что сказать.

— Я не упрекаю вас, но боюсь… — только и сказала Юля, чтобы как–то остановить это сватовство.

— Я понимаю вас, Юльяна Ивановна. Вы мать. И я, отец, понимаю вашу тревогу. Но ведь не только мне трудно оставаться одному, трудно и вам. Вы же молоды, не станете весь век жить одна, вот так кручиниться…

— Да как–то будем жить, — промолвила Юля. — Что сами сделаем, в чем–то люди помогут. А что на душе будет — только сама буду знать. Если бы забылось все, пришло новое, так и жить можно бы по–новому. А я не могу так быстро менять… то одно, то другое…

— Оно так, — кивнул головой Владимир Семенович. — Может, кто не понимает вас, я понимаю. Чувствую, вы говорите то, что у вас на сердце. Может, и правда, вам еще надо побыть одной, оглядеться и найти настоящее, полюбить. Только тогда вы опять будете счастливы… Но не подумайте, что я хотел вас обидеть, посчитал, что я, лысый старик, только и буду вам нужен… Я по–другому… Я —. — он запнулся, — да скажу все, сколько еще мне несмелым быть, таить в себе хорошее… Я люблю вас, так люблю… Бывает это с человеком… Даже и не думал…

— Не надо, — прошептала Юля, ей стало очень жаль этого пожилого учителя, она увидела, сколько в нем доброты, сколько она, эта доброта, может послужить в ином случае, осчастливить человека, но она, Юля, ничем не могла помочь Владимиру Семеновичу. Тут мало одного только сочувствия.

— Ну я пойду, — поднялся Владимир Семенович, — пора…

— Хочу к маме! — тоненько пропищал Петька с печи, видя, что его мама чуть не плачет.

— Лежи ты, смола! — цыкнула на внука старуха, и мальчик заплакал.

У Юли от этого плача сжалось сердце, казалось, все перевернулось внутри.

«Милый мой сынок! — подумала она. — Никому я тебя не отдам. Я только тогда буду счастлива, когда ты не плакать, а смеяться будешь».

— Простите, Владимир Семенович, — взглянула она на учителя, — не могу я…

— Не оправдывайтесь, — попросил он, — мне очень трудно сейчас, но я все понимаю…

— Не обижайтесь.

— Я не обижаюсь на вас, Юльяна Ивановна, — его губы тронула слабая улыбка. — За что обижаться? За то, что вы такая?.. Нет, вас за это надо еще больше уважать. Я вам только желаю счастья и большой любви, вы достойны ее, — Владимир Семенович взял вялую Юлину руку и поцеловал.

Юля наклонилась и поцеловала его в щеку.

Владимир Семенович сжал ее локоть, сказал «Спасибо!» — и быстро, грузный, постаревший за этот вечер, усталый, тяжело зашагал из хаты. Не оглядываясь, прошел мимо окна, повернул на улицу.

Юля подошла к окну и посмотрела вслед Владимиру Семеновичу — на душе у нее было и легко при мысли, что все недоговоренное прояснилось, и тяжело.

— Ах, ты сорванец! — все еще журила внука Наталья.

— Иди сюда, сынок, — оглянувшись, позвала Юля Петьку.