Генрих Далидович: Юля

Он отдувался и посматривал на Юлю — как она вытирала посуду и ставила ее на полку, снимала фартук и мыла руки. Глядел, наверно, на ее стройную фигуру, на полные руки с закатанными до локтей рукавами, на платье, на котором верхняя пуговица расстегнулась, открыв молодую красивую шею, небольшую ямочку на груди. Увидев, как он смотрит на нее, Юля оглядела себя, застегнула пуговицу на платье.

… — Это правда, Юльяна Ивановна, что вы решили покинуть нас? — когда уже немного выпили и закусили, спросил Владимир Семенович.

— Школа будет работать и без меня. Такая уж я у вас незаменимая личность, — пошутила Юля, она почему–то все время в душе потешалась над этим добрым и искренним человеком.

— Неправда, Юльяна Ивановна, вы очень важный у нас человек. Из–за вас и у учителей и у учеников было хорошее настроение, мы все уважали вас. Будем очень переживать, если вы от нас уйдете.

— Возможно, до июня, пока будут продолжаться занятия, поработаю, — сказала Юля, — а там, как видно, стану заведовать совхозной столовой. Так уж договорились.

— Значит, правду говорят, — печально промолвил Владимир Семенович, — покинете вы нас.

— Кто–то другой будет, столовая не останется на замке.

— Да кто–то будет, но не вы…

Он немного выпил, раскраснелся, вспотел, и Юля подумала, не больное ли у него сердце — он не по годам полный, потеет, боится выпить лишнее. Выпил одну рюмку и больше не захотел.

— Ну, пора до хаты, — сказал он.

Юля поняла, что он и сегодня не решится заговорить с нею, сказать, что думает. Она не так стремилась услышать его предложение, порадоваться ему, как хотела ясности: между ними не должно быть ничего недоговоренного, чтобы не стыдно было встречаться и беседовать.

— Посидите еще, — продолжала мать, — Ночь долгая, выспитесь.

— Ночи, правда, длинные сейчас, но спать не хочется, — сказал Владимир Семенович, поглядывая на гладко причесанную, в новой кофте, красивую Юлю, которая весь вечер скучала, не пила, не знала, куда положить руки, куда глядеть, о чем говорить с таким неинтересным собеседником.

— Посидите еще, — снова попросила мать, — поговорите и выпьете еще.

— Разве с Юльяной Ивановной, — смутился гость.

— Посидите, поговорите, — приглашала Наталья, и пожилой, лысый Владимир Семенович вспыхнул от смущения, стесняясь, как подросток, завертелся на стуле.

— Разговор наш, Наталья Петровна, один, — волнуясь, дрожащим голосом промолвил он, — стыдно мне так говорить, но скажу. — Он вздохнул, опустил голову. — В мои годы можно уже внуков иметь, а я все никак не могу прибиться к берегу, несет меня вода, бросает… Увидел вот Юльяну Ивановну, ну… Ну, и я, как молоденький… И Юльяна Ивановна тоже одна томится. Горюете вы, горюю я… Надо, чтобы вы… Ну, взяли меня в свой дом за хозяина. Сельскую работу я могу делать, за мальцом глядеть буду, и вас, старую, не обижу…

— Договаривайтесь вы уж с ней, с молодою, — спокойно, но, кажется, в душе очень довольная, сказала Наталья. — Мне жить на этом свете мало осталось. А она пускай сама смотрит, что делать, что вам сказать. — Она встала, решив, что сказала свое, и полезла на печь, где, притихший и настороженный, сидел и поглядывал на всех внук.

Старуха сняла с ног валенки, поставила их сушить, а галоши с них бросила вниз, на пол. Делала это и ждала, что скажет Юля. Но та ничего не говорила, опустив голову, смотрела на стол и молчала, потому что не хотела ни обидеть доброго человека, ни подшучивать над его стеснительностью, но и пообещать ему ничего не могла.

— Давайте, Юльяна Ивановна, все сегодня решим, — снова смущенно краснея, сказал Владимир Семенович. — Знакомиться нам не надо, вы хорошо меня знаете, а я вас… Не один месяц вместе работаем… Я намного старше вас, но это, думаю, не беда. Возьмете — останусь у вас, очень уважать всех буду и за мальчиком вашим присматривать буду, я ведь не молоденек, упрекать вас за него не стану. Ведь и сам был женат, не ужился, развелись… Если откажете, то обиды держать не буду, но уеду отсю^- да, не смогу тут жить и вас видеть… Если бы вы знали, как вы пришлись мне по сердцу, как мне радостно даже поговорить с вами…

— Я верю вам, Владимир Семенович, — не поднимая головы, сказала Юля, — знаю, что вы не станете говорить не то, что думаете. Знаю, человек вы умный, скромный, хороший учитель, душа у вас добрая… Только вы подберите себе учительницу какую–нибудь, женщину разумную, по себе: наша жизнь известная, крестьянская… И работа моя такая, поварская: стараться повкусней сварить… А вам надо взять учительницу, чтоб и поговорить было с кем и чтоб она работу вашу понимала.