Энтони Бёрджесс - Муза

Можно выяснить хоть что-нибудь до того, как эпистемологические враги завладеют им? А что дальше? Постараться выжить. Отсидеться с год с помощью сигналов в каком-нибудь укромном местечке. Просигналить Свенсону, получить от него успокаивающий ответ. Возможно — кто знает — услышать из далекого временного пространства, что его заберут домой до окончания установленного срока, получить указания с Земли, новые установки…

— Ты знаешь человека, которого я имею в виду? — спросил Пэли. — Мейстера Шейкспейра, актера из Театра?

— Ага, ага! — голос быстро грубел. Пэли сказал себе: я сам должен воспринимать вещи такими, какими мне угодно; у этой девушки нет глаз на груди, и рот, образующийся у нее под подбородком, только мерещится мне.

Взятые таким образом под контроль галлюцинации ослабли и отступили на время. Но сила их была еще велика. Бесс натянула простое платье прямо на голое тело, вынула из шкафа поношенный плащ.

— Деи мей день, — сказала она. Пэли сумасшедшим усилием воли выправил фразу.

— Дай мне денег, — повторила она.

Он протянул ей портагу.

Они на цыпочках спустились вниз. Пэли пытался рассмотреть картины на стенах, но не было времени заставить их говорить правду. Ступеньки взяли его врасплох: превратились в эскалатор двадцать первого века. Усилием воли он снова обратил их в шаткую старую лестницу. Бесс, он был уверен, очевидно, обернется неким чудищем, способным превратить его сердце в камень, если только он зазевается. Быстрей. Превозмогая себя, он удерживал на небе брезжущий день. Людей на улице было мало. Он боялся смотреть на них.

— Далеко? — спросил он.

Где-то близко кричали петухи, их было много, крепких, горластых петухов.

— Недалеко.

Но ничто не могло быть далеко одно от другого в этом нелепом, перевернутом вверх дном Лондоне. Пэли изо всех сил старался не потерять рассудок. Пот капал со лба и одна капля упала на сумку, которую он прижимал к себе, словно у него болел живот. Он исследовал влагу, пока шел, часто спотыкаясь о булыжную мостовую. Капля соленой воды из его пор. Принадлежала она к этому чужому миру или же к его собственному? Если б он обрезал свои волосы и бросил их на землю, если 6 опорожняя кишечник в тот вонючий сток, откуда только что возникла трехголовая женщина, неужели этот Лондон системы Б-303 отторг бы их, подобно тому, как человеческий организм отторгает пересаженную почку? А может быть, он оказался в мире, где царят другие физические законы и где есть повелевающее этим миром божество, которое можно сокрушить лишь в союзе с Дьяволом? Может быть, это были особые клубные правила божества этой системы, которые он, Пэли, нарушил, и более глубокая, хотя и шаткая необходимость тут ни при чем? Как бы там ни было, он напрягся, и елизаветинский Лондон покачнулся в своем серебряном рассвете, но устоял. Напряжение, однако, было чудовищно.

— Пришли, сэр, — Бесс остановилась перед обшарпанной дверью, которая своим видом предупреждала Пэли, что она растворится, превратится в воду и потечет по булыжнику, если он не заставит ее сохранить твердую форму.

— Денег, — сказала Бесс. Но Пэли уже дал ей достаточно. Он сердито поглядел на нее и покачал головой. Она подняла кулак, который тут же превратился в лицо бородатого человека, угрожающе подмигивающего. Пэли замахнулся на нее. Она с хныканьем бросилась бежать, а он сжал руку в кулак и постучал в дверь. На его стук долго не отвечали. Он же размышлял о том, надолго ли его хватит. Сколько еще времени сможет он удерживать этот расползающийся мир? Что будет, если он заснет? Может, все растворится и он очнется, стонущий, в холодном пространстве?

— Эй, там, чего надо? — спросил деформированный безобразный человек с рядом ярко сверкающих глаз, рассыпанных на груди, которая явственно проглядывала из сорочки, лишенной пуговиц. Нет, это не был, это не мог быть Уильям Шекспир. Пэли заговорил, удивляясь своей способности произносить звуки с такой тщательностью:

— Мне угодно повидать мейстера Шейкспейра.

Его грубо взяли за плечи и показали, куда надо стучать. Итак, наконец, заветная дверь! Сердце его отчаянно забилось. Он постучал. Дверь была крепкая, дубовая, не грозящая разжижением.

— Кто там? — произнес кто-то звонким, приятным голосом, без всякого признака утренней хрипоты. Пэли набрал в легкие воздуха, открыл дверь и вошел. Потом, растерянный, стал озираться. Он находился в спальне, на постели в беспорядке валялось белье, в углу стоял стол с разбросанными по нему бумагами, кресло; сквозь плотно прикрытое окно в комнату едва проникал утренний свет. Он повернулся к бумагам, стал читать верхний листок («…его отправьте, а не то весь ад взовьется от его капризов…»), полагая, что рядом, вероятно, имеется другая комната, откуда доносился тот голос. Но затем он услышал его за спиной: