Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Еще одна пуля чиркнула о валун перед ним, и снова брызнули каменные осколки. Если Холтье будет долго сюда палить, от его укрытия и следа не останется. Сухой песчаник на удивление легко крошится. Впрочем, «крепость» ведь тоже сложена из песчаника, и остроносые пули куда опаснее для него, чем тупоносые, так как не только царапают поверхность, а проникают глубже и дробят весь камень. Тим осторожно пододвинулся поближе к проему и, не отрывая подбородка от земли, поднял глаза и впервые внимательно оглядел «крепость». Она представляла собой беспорядочное нагромождение каменных глыб, многие из которых были не больше обыкновенного крупного камня. Глыбы были кое-как навалены друг на друга, как в игрушечной крепости, которую строили дети. Именно таким образом была сложена У-образная часть, где находился Холтье, и, вышибив из основания две-три глыбы, можно было обрушить все сооружение.

Тим очень медленно приподнял винтовку; очень медленно, высунув от усердия кончик языка, прицелился в ярко-желтую глыбу у основания «У». Потом выстрелил четыре раза и юркнул, как змея, в свою нору, спасаясь от ответных выстрелов Холтье, осыпавших его каменной крошкой. Вставив новую обойму в магазин, он снова подполз к отверстию и увидел, что камень, в который он стрелял, исчез, и два соседних тоже, а вместо них в стене зияет черный пролом. Пока Тим разглядывал «крепость», у него вдруг вырвало из рук винтовку, и вокруг хрустнули и зазвенели разбитые камешки. Один из голышей ударил его прямо по губам, расквасив их и выбив передние зубы. Тим уткнулся лицом в землю и лежал не шевелясь, все плыло перед ним, в ушах звенело.

Что-то теплое коснулось сзади его шеи, и в первый момент в его затуманенном сознании мелькнула мысль, что это может быть лишь кровь из новой раны, но потом он наконец сообразил, что это солнце. Приподняв разбитое лицо над выпачканными в крови камнями, он увидел, что уже вся гора сверкает, залитая ярким светом; солнце взошло, день наступил.

Тим снова поднял ослабевшими руками винтовку, мучительно долго, но теперь уже с полным безразличием прицелился туда, откуда бил в него Холтье, и наконец спустил курок. Он увидел, что пуля вышибла еще один камень над пробоиной, но стена продолжала стоять, такая же прочная на вид, как в тот день, когда ее сложили. Не обращая внимания на свистящие вокруг пули, Тим опять поднял винтовку и попробовал прицелиться в бледно-серую глыбу возле дыры. Но у него сильно дрожали руки, и серая глыба не держалась на мушке… или это она сама и двигалась? Да, она. Глыба обрушилась неожиданно, а вместе с ней хлынул ливень камней и пыли. Затем накренилась и вся стена, с грохотом рухнула и покатилась к Тиму вниз по склону целой лавиной белых, коричневых, желтых камней.

И тут Тим в первый раз увидел Окерта Холтье. В одном из проломов вдруг появилось испуганное, грязное лицо, запрокинутое вверх, к вот-вот готовым рухнуть остаткам стены, одна рука поднята, как будто для того, чтобы заслониться от камней, светлые волосы, распахнутая на шее рубашка цвета хаки. Тим быстро прицелился прямо туда, где был расстегнут ворот, бахнул выстрел. Холтье закинул голову назад, дико взмахнул руками и исчез среди камней и пыли. Сквозь пыльную завесу Тим разглядел винтовку, которая лежала на щебне, там, где только что стоял Холтье. И тотчас зажмурился: мимо с грохотом и шумом прокатилась каменная лавина.

Из всего взвода только четверо следовало за Тимом, когда в ярком свете утреннего солнца он карабкался к гребню горы. Один из них был Ролт, с ним за компанию полез и Гаррел, которого поддерживали по бокам двое приятелей. Ярдах в десяти от вершины они поравнялись с Тимом.

— Ну как вы? — Голос Ролта прозвучал смущенно и неуверенно.

Тим все-таки выиграл сражение с Холтье, и, хотя начало этого сражения ему никогда не простится, как победителю ему причитался определенный почет. Но Тим лишь глянул на него и ничего не ответил, и, как видно, не оттого, что не мог говорить, — не так уж сильно расквасило ему губы.

Гаррел тяжело дышал от боли да к тому же запыхался на крутом подъеме.

— Он… попал… в него, — отрывисто пробормотал он. — Точно. Я видел. Кажется… в голову.

Он оступился, и один из двух солдат пробормотал:

— Спокойно, Боб, сейчас будем на месте.

Последние несколько ярдов до развалин все пятеро преодолели молча.

Там, среди камней и пыли, в ярких утренних лучах, перемежаясь с которыми чернели падающие от больших глыб тени, лежал навзничь Окерт и сквозь огромный пролом в стене во все глаза следил за солдатами. Он надеялся, что умрет, но не был в этом уверен, так как почти не чувствовал боли, только что-то давило на грудь да трудно становилось дышать. В ушах звенело, грохотало, и как будто какой-то туман все время наползал с уголков глаз; он ясно видел только то, что было прямо перед ним, как лошадь в шорах. В нем еще шевелилась, все слабея, боязнь потерять сознание, прежде чем он убедится, что пуля, которая попала ему в левое плечо и пробила грудь навылет, и в самом деле была смертельной. Удержать в памяти хотя бы одну мысль было невыносимо трудно, но, собрав все силы, Окерт не давал себе забыть, что ему ни в коем случае нельзя попасть живым в руки к патрульным; это было самым главным, а почему — он почти и не помнил. Он собирался застрелиться, прежде чем они придут, но винтовка лежала по ту сторону от рухнувшей стены, и дотянуться до нее не было сил. Выходит, он не сможет убить себя… Потом он вспомнил как сквозь дремоту о перочинном ножичке Дрины. Ему стоило огромных усилий дотянуться правой рукой до кармана, но, даже вынув ножик, Окерт смог его открыть только зубами. Задыхающийся, вконец обессиленный, он увидел, как появились в проломе стены, окруженные светящимся ореолом на фоне ясного голубого неба, сперва двое, потом четверо, пятеро и полезли к нему по камням.