Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Серп месяца всплыл над вершинами, и долину покрыли мягко сливающиеся черные и белые тени — неясная, обманчивая мгла. Среди кустарника маячила примерно в миле Рейнова гора, ее песчаниковая вершина светлела на фоне Стромбергов. Полутьма была на руку Окерту: сам он видел, куда идет, зато его преследователи не смогли бы разглядеть его уже и за сто ярдов. Раненая нога была теперь не только бесполезной, но и мешала; стоило Окерту прикоснуться подошвой к земле, как невыносимая боль прожигала все его тело до поясницы, кинжалом ударяя в сердце. Было прохладно, но, пройдя половину пути, Окерт взмок от пота; все его мускулы дрожали, сердце гулко бухало. Раненую ногу пришлось волочить, как бревно, она тянула его к земле; вконец измучившись, Окерт попробовал ползти, опираясь о землю ладонями и одним коленом. Боль уменьшилась, но, пробираясь ползком да еще волоча винтовку и фляжку, он слишком медленно двигался; кряхтя от напряжения, Окерт снова встал. Он уже добрался до подножия, когда заметил, что стало как-то особенно тихо и похолодало; это значило, что близится рассвет.

Запрокинув потное лицо, Окерт оглядывал крутой, поблескивающий сланцем скат; он знал, что времени осталось мало. Но сейчас, даже если бы он не был ранен, ему пришлось бы ползти; слишком низкий и редкий кустарник рос на каменистой почве, а склон был таким белым, что даже в рассеянном свете ущербной луны темный силуэт стоящего человека издали бросался в глаза.

Когда он дополз до середины склона, в кровь изрезав руки об острые камни и изодрав до лохмотьев брюки, в его затуманенном болью и усталостью сознании мелькнула мысль, что он делает нечто такое, на что никогда бы не решился в нормальном состоянии и при обычных обстоятельствах. Здесь царили мертвецы, здесь с незапамятных времен убивали. Даже при дневном свете от Рейновой горы веяло чем-то тревожащим, недобрым; в темноте никто бы не рискнул к ней подойти: ни чернокожий, ни белый. В детстве они с Дани покидали каменную крепость, когда солнце еще высоко стояло в небе. Только раз они заигрались и внезапно увидели темную тень, удивительно черную и густую; она наползала мальчикам на ноги, вытекая, казалось, прямо из развалин. Перепуганные, возбужденно, беззвучно смеясь, мальчики очертя голову сбежали вниз по склону, вверх по которому с таким трудом Окерт тащил сейчас свое измученное тело.

А теперь, похоже, он и сам вот-вот приобщится к тем, о ком сочиняли легенды. Прямо над ним среди чуть побледневшего и сразу ставшего беззвездным неба темнел каменный остов крепости. Окерт приближался к кладбищу убитых, к духам мертвецов, чтобы соединиться с ними и навечно стать одним из них.

Лошадь нашел капрал Гаррел, он шел с левого фланга цепи. Гаррел, красивый рыжеволосый парень, с широкой улыбкой и большими зелеными глазами, был самый умный и толковый во взводе солдат; кроме того, он был коммунист и не скрывал своих убеждений. Как-то раз полковник Орринсмит в сумбурной, но бессвязной речи, обращенной к унтер-офицерскому составу, изрек, что «по своей природе все солдаты прирожденные консерваторы». Он всего лишь имел в виду, что военным нравится раз навсегда заведенный и неизменный распорядок (самому полковнику он, несомненно, был по душе). Но многие из его слушателей восприняли слово «консерватор» в политическом смысле и решили доказать полковнику любой ценой, что они кто угодно, но только не прирожденные тори. Истолкованная таким образом речь полковника особенно возмутила капрала Гаррела, который поклялся, что когда красные дождутся своего дня, он собственными руками уничтожит полковника Орринсмита, пусть даже для этого придется изрубить его на куски и отдать их на съедение живущим при полковой кухне кошкам. Из-за подобных заявлений Гаррелу так и не удалось подняться по служебной лестнице выше капральского чина.

Хотя Гаррел на совесть старался просвещать всех непросвещенных, он вскоре понял, что единственным человеком во взводе, которого стоило уговаривать, был его командир; все остальные, с какой стороны на них ни гляди, просто бросовый материал. Тим Баркер же хоть не особенно умен, но человек здравомыслящий и серьезный, и, если ему ясно показать, в чем его заблуждения…

— Вам нечего терять, — решительно объявил он Тиму, — кроме своих цепей.

— Моих цепей? — Тим удивленно посмотрел на руки.

— Да. При современном политическом и общественном строе Британии отсутствие имущества и связей сковывает вас, как цепь. Я вас не хочу обидеть, вовсе нет, только так уж оно выходит. Вам угодно причислять себя к классу господ, потому что вы малость иначе, чем мы, разговариваете, и папа отдал вас в школу, в каких нас не учат. Но все равно вы не из той компании, вы для них мальчик на побегушках. — Голос Гаррела звучал тепло и дружески, он положил Тиму на колено руку. — Послушай, в нашей бражке только мы с тобой умеем думать; остальные просто чувствуют, да и то смутно, как медузы… Мы с тобой оба одних лет, мы оба доживем до того времени, когда вся жизнь изменится. Тебе сроду не быть у них генералом, даже если ты попрешься за старым Орринсмитом хоть до самого дурдома; а с нами ты непременно выйдешь в генералы.