Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Прислонясь к ограде чужого сада, Хильда чуть не упала в обморок, когда вспомнила эту минуту: появился Рикки — он шел быстрым шагом, наклонив голову. Девчонки уже не визжали, а вопили во все горло. Целый лес поднятых рук тянулся к Рикки, чтобы урвать хоть клочок его одежды, но тут чья-то рука, как стальной капкан, вцепилась в элегантную манжету молодого героя. Полицейский рванул Рикки к себе и поволок к машине — больше скрыться было негде. А девушка с победным кличем подняла вверх свой трофей — изумительную топазовую запонку. Но не успел отзвучать этот торжествующий вопль, как десятки рук уже схватили добычу. И запонка оказалась в руке Элизабет. Хильда вспомнила, с каким жестким, решительным видом Элизабет схватила запонку и бросилась напролом через толпу. Рикки принадлежал ей, и ничто на свете — ни угрызения совести, ни страхи, ни сомнения, — никто и ничто не смело встать между нею и ее любимым. Девушка, которая сорвала запонку, заливалась слезами, стараясь пробиться через толпу туда, где мелькали голова и плечи Элизабет, но это был напрасный труд: помогать ей никто не собирался. Ясно, что любая из девушек вырвала бы запонку у Элизабет и ни за что бы с ней не рассталась.

Когда наконец Элизабет и Хильда ухитрились влезть в автобус — запонка была незаметно и надежно запрятана, — обе они так сияли, как будто удачно ограбили ювелирный магазин.

«В любви и на войне все дозволено», — негромко сказала себе Хильда, и эти слова отчетливо прозвучали в безветренной тишине пригорода. Но если все дозволено, тогда уж нечего жаловаться. Теперь придется начинать открытую войну с Элизабет. Война? Но ведь Хильда совсем безоружна. Она может только страдать и терпеть, терпеть ради Рикки.

Как не понять, что тут произошло! Она шла вперед, шаг за шагом, готовясь к неизбежному взрыву, и вдруг отчетливо увидела лицо своего двенадцатилетнего брата Родни. Ее младший братец. Какая же у него торжествующая ухмылка — верный знак, что он нашел способ ей напакостить. Вот хорошо бы его прикончить! Только как? Ножом? Духу не хватит. Но только представить себе, как лезвие вонзается ему меж ребер, разрезая мясо и жир, и погружается в его черное трепещущее сердце… Она по-девичьи передернула плечами. Нет, девушки так не поступают! Она девушка, и она любит Рикки — ей суждено страдать за свою любовь, как страдали все женщины всех времен.

Но разве такие женщины, как Элизабет, страдали? Они-то шли напролом, вырывали силой то, что им было нужно, и добивались счастья! Хильда снова замедлила шаг, даже приостановилась. Теперь она ясно видела их лица. Лицо Элизабет было замкнуто, стянуто ненавистью, губы сжались в тонкую полоску. А Родни просто сиял от радости. Хорошо, что хоть кто-то счастлив, с горечью подумала Хильда.

Она опять остановилась. Весенняя зелень весело тянулась вверх, и пробуждавшаяся весна была полна равнодушия к ее ужасному несчастью. И тут перед ней внезапно, как серия отчетливых гравюр, прошла вся история ее падения.

Это началось вскоре после победоносного захвата запонки. Хильда потребовала своей доли в добыче так решительно, что даже сама удивилась.

— Ты мне должна отдавать ее хотя бы на время. Я тоже там была.

Элизабет страшно вспылила.

— Ты там была? Да ты-то тут при чем?

— Без меня тебе бы ее ни за что не достать. Я тебе помогла.

— Помогла?

— Я тебя подначивала. Сама знаешь.

Румяные щеки Элизабет от удивления совсем побледнели.

— Чего это я знаю? Да ты просто с ума сошла!

— А вот и нет! И я совершенно права… Запонка Рикки общая и должна быть у меня тоже.

— Ничуть она не общая! Там ни кусочка твоего нет!

— Без меня ты бы ее не схватила.

Эта неотступная, изматывающая осада продолжалась каждый вечер. В конце концов Элизабет, втайне удивляясь сама себе, была вынуждена отступить перед фанатической одержимостью Хильды.

— Ну вот что. Будем считать, что она на одну десятую твоя: значит, ты можешь брать ее на одну неделю из десяти.

— Она моя на треть — самое маленькое, и я буду брать ее через две недели на третью.

В конце концов они договорились, что Хильда будет получать запонку на одну неделю в месяц.

С тех пор это чередование «три и одна» вплелось в ритм Хильдиной жизни. Три недели без запонки тянулись словно иссохшая, мучительная пустыня, и перейти эту пустыню ей помогали только бесконечное терпение и верность Рикки. У себя в комнате Хильда без конца крутила пластинки Рикки и очень тихо (чтобы не разобрал Родни, если он подслушивает под дверью) разговаривала с огромной глянцевой фотографией, которую собственноручно окантовала и повесила над своей кроватью.