Владимир Скороденко - Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Она взбежала к себе наверх, открыла дверь, вошла в свою комнату и заперлась; проверила, надежно ли закреплена вата в замочной скважине, и тогда, только тогда позволила себе упасть на кровать. Слез не было — Рикки с портрета смотрел в ее сухие, широко раскрытые глаза.

Включить проигрыватель? Может, ей станет легче, когда она услышит его голос? Нет — от одной мысли об этом ее бросило в дрожь. Она заранее знала, как прозвучит его голос; безошибочно, с ледяной уверенностью она угадывала, что этот голос прозвучит враждебно, обвиняюще: великие преступления хороши, только когда они удаются. Солгать и украсть ради Рикки — это было прекрасно. Но солгать, украсть и попасться с поличным — это уже провал. А юное сияющее лицо Рикки не умело выражать сочувствие чужим неудачам.

Хильда знала, что нужно сделать. Опечаленная, она встала, подошла к стене и сняла великолепный портрет Рикки. Потом открыла шкаф и достала все его пластинки. Их у нее было штук шесть. Сложив их аккуратной стопкой поверх фотографии, она отыскала в туалетном столике самый лучший шелковый шарф. Потом завернула в шарф пластинки и фотографию — получился аккуратный пакет, а сверху она еще завязала его лентой.

На минуту Хильда застыла с шелковым свертком в руке, словно прикидывая, сколько он весит. Потом, внезапно решившись, она открыла самый нижний ящик комода, раскопала все вещи и засунула сверток как можно глубже. Потом заперла ящик. Теперь лицо и голос Рикки были погребены под кофточками и свитерами, словно корни, дремлющие в промерзлой земле.

Медленно, будто во сне, Хильда оторвала липучку от замочной скважины, вытащила вату и бросила ее в мусорную корзину. Уже взявшись за ручку двери, она на минуту задержалась и оглядела свою комнату. Без портрета Рикки на стене, без ваты в замочной скважине комната перестала быть святилищем. Просто комната, такая же, как у всех. И жизнь ее теперь стала просто жизнью, как у всех других, бесплодная, ровная пустыня, по которой ей предстоит брести без отдыха — отныне и до самой смерти.

Она вышла на площадку и стала спускаться по лестнице. Родни — он сидел у себя в комнате, настежь распахнув дверь, — увидел ее и ухмыльнулся про себя. Он был занят: придумывал остроты про слюнявых девчонок, которые воруют вещи у тех, кто сам их спер, вот и получается, что они — дважды воры. И еще он собирался придумать целую серию язвительных намеков на велосипедные ручки. Его лицо сияло от счастья, когда он вскочил и побежал по лестнице вслед за сестрой.

— Видал, какая пошла? — сказал Скотт. Он подался вперед и во все глаза смотрел в окно кабины. — Высокая, в белом купальнике?

— Ага, — сказал Джимми. Он несколько раз прошелся пыльной тряпкой по новенькой, свежепокрашенной стенке.

— Купальник ей мал. Заметил? — сказал Скотт. — Буквально все видно. Все.

— Да ну их.

— Тебе-то что. Ты сыт по горло, — сказал Скотт. — Тебе тут лафа.

— Да ну их.

— С утра до вечера, и ежедневно, — сказал Скотт. Он пошел к двери, открыл ее и уставился вслед девице в белом купальнике. — Обожду, пока загорать ляжет, а там уж подойду разгляжу.

— Валяй соображай, — сказал Джимми.

Никто не знал, почему Скотта зовут Скотт. Не имя, не фамилия. Но так его звали в школе, всегда, с тех, пор как Джимми помнил, а помнил он все с самого первого дня, когда им было еще по пять лет. И вот Скотт работает учеником на заводе, а Джимми на спасательной станции в Красных Скалах. Время-то идет.

— Эх, девчонки, — сказал Скотт. — Они все только того самого ждут. Это уж точно. Я там, у нас, насмотрелся.

— Разные бывают, — туманно сказал Джимми. Ему уже поднадоела тема.

— Да ну, все они одинаковые, — сказал Скотт. Он метнул в Джимми заговорщический взгляд из-под прыщавого лба. — Только про нас и думают. И до того себя этими мыслями доводят, что полдела у тебя уже сделано.

— Как это — сделано?

— Ну вот начнешь ее обрабатывать, — вдруг осипнув, тихо сказал Скотт; он воровски огляделся, будто здесь, в кабине, кто-то мог его подслушать. — И оказывается, что она столько про это думала, что полдела у тебя уже сделано. — Он подмигнул и хихикнул.

— Пойду окунусь, — сказал Джимми. И стал стягивать рубашку.

— Пусть полюбуются, мордашки, на твою шикарную мускулатуру, — сказал Скотт. — Ты на своей службе неплохо загорел.

Джимми раздражало, что Скотт его так разглядывает. Он снял брюки и аккуратно повесил на один из своих двух стульев.