Йицхак Ави-Давид - Рассказы израильских писателей

Помощник мухтара тоже готовился к встрече. Как же ему сделать так, чтобы и собственное достоинство не уронить, и честь деревни отстоять?

Он хорошо знал оценщика и презирал его. Это был один из богатых людей Газы, один из разбогатевших феллахов и торгашей, которому сопутствовала удача. Своей жестокостью и бессердечием по отношению к феллахам он привлек внимание властей и завоевал их доверие.

Его ненавидели так, как только можно ненавидеть бессердечного врага. Его все презирали, будучи уверены, что он за деньги продаст всех и вся. Но он хитер, слишком хитер, чтобы попасть впросак. Он умел завоевывать доверие тех, кому подчинялся.

Помощник мухтара готовился, словно к бою. Он оттачивал свои мысли, накапливал дерзость и силу духа, стремился придать своему лицу выражение непоколебимого достоинства. Он долго раздумывал над тем, что ему надеть для встречи с оценщиком. Вначале он надел праздничное платье, затем передумал и надел свою обыденную одежду и старую абу. Пусть эта свинья обидится за такой прием. Ведь нанести обиду оценщику хотела вся деревня.

И вот на дороге показались верховые на ослах. Они все ближе и ближе подъезжали к деревне. Это были оценщик и его писец. Оценщик был одет, как обычный городской торговец. Его лицо было начисто выбрито, как водится у верующих.

Писец был одет, как городской юноша: в ярком пиджаке, узких коротких брюках, в высокой, твердой феске, рубашке с галстуком, фиолетовых носках и коричневых блестящих ботинках.

Жители деревни встали, чтобы приветствовать прибывших. Но приветствия их были сдержанны. Помощник мухтара не сказал ни одного слова уважения, которыми он обычно встречал гостей. Все это заметили, и чувство растерянности охватило жителей деревни. Люди молчали и ждали, что же произойдет дальше.

Оценщик подмигнул писцу и, обращаясь к народу, сказал:

— Итак, пошли к стогам?

— Пошли! — ответил помощник мухтара твердым голосом. Двое юношей, перехватив его взгляд, схватили ослов и увели их во двор.

Народ всей массой хлынул к стогам.

Возглавили шествие помощник мухтара, оценщик и писец.

За ними шли наиболее почетные и уважаемые жители деревни. Все они были высокими, стройными, одетыми в высокие фески.

За ними шли старцы, в глазах которых светился ум, а на губах застыла ироническая улыбка.

За ними шли феллахи, одетые в зеленоватые или красноватые тюрбаны. Тут и хаджи и дервиши, чудотворцы и чревовещатели, глотатели мечей, священнослужители и погребальщики.

За ними следовали деревенские юноши из благородных семей, в шелковых, накинутых набекрень куфьях [36] Куфья — шелковый головной платок. с кисточками.

Далее шли ремесленники, рабочие, деревенские слуги, чья нагота была прикрыта грязными рубахами и грубыми мешками.

И казалось, будто народ торжественной, ликующей массой вышел на праздник и сейчас десятки овец будут заколоты.

И казалось, будто это встречают жениха, который с подарками для невесты возвращается из города в деревню.

И казалось, будто все вышли встречать эту невесту, которая едет верхом на верблюде, с покрытым чадрою лицом.

И казалось также, что они шли на бой: старцы и юноши, сильные и слабые, со скрытым под платьем оружием. И дерзость, и хитрость, и лукавство, и меткое острое слово, и лесть, и возвышенная речь — все, все здесь будет по мере надобности.

А женщины выходили из своих домов на улицу, чтобы посмотреть на это шествие. С бьющимися сердцами следили они за идущими мужчинами и молча сопровождали их немым благословением.

Вся деревня, старцы и юноши, шли бок о бок, будто на бой, на священный бой за единственную родину — за хлеб.

— Если бы я не имел дела с этим поганым червячком и не знал бы о многолетней и ожесточенной войне, которая с ним ведется, я, друзья мои, не стоял бы сейчас перед вами и не рассказывал бы вам всей этой истории. И сейчас еще дрожь проходит по телу, когда я вспоминаю, сколько мы натерпелись из-за этого крохотного волосатого существа — да сотрется память о нем на веки вечные!

Произнося эту тираду, старый лесник Гилеад воздел руки к небу, как это делают иные священнослужители в молитвенном экстазе. Затем он вынул трубку, набил ее табаком и с удовольствием затянулся. Мы молча наблюдали за неторопливыми движениями старика, и наши ноздри щекотал горьковатый запах крепкого самосада.