Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

Мэйбл помедлила, потом налила две кружки.

— Себе тоже налейте, — сказал Арти.

— Нет, Артур, спасибо. Я не пью. И мистер Мерфи велел закрывать.

— Слушай, дружище, нам давно пора, — заметил я. — Завтра до свету вставать.

Мы допили пиво и собрались уходить.

— До субботы, — попрощался Арти с девушкой.

Когда она закрывала за нами дверь, он обернулся и поцеловал ее в щеку.

Ночь была черна, как переплет библии. Мы ощупью пробрались по веранде и повернули на дорогу к ферме Жадюги Филлипса, расположенной в трех милях отсюда. Вначале мы то и дело спотыкались на выбоинах и ухабах, потом, свыкнувшись с темнотой, пошли ровным шагом.

— Скорей бы суббота! — прервал молчание Арти Макинтош. — В субботу мне кое-что перепадет.

Язык у меня не повернулся предостеречь Арти. Я чувствовал, что не должен выдавать тайну Мэйбл. Скоро я устал, вспотел и поставил чемодан на землю, чтобы переменить руку. Мы посидели на чемоданах, отдохнули и снова потащились. Наконец справа от дороги показался огонек — мы добрались.

Только мы вошли в калитку, которая болталась на одной петле, как поднялся свирепый лай. Я пропустил Арти вперед — не умею ладить с собаками.

— Тише, тише, ты, — успокаивающе сказал Арти, когда пес попытался загнать нас, словно овец, в угол.

— Лежать, ты, ублюдок! — загремел низкий раскатистый голос, и огромная фигура появилась в дверном проеме.

Мы прошли через веранду. Правая нога хозяина топала громче левой — штанина хлопала по деревяшке. Ходили слухи, что когда у Жадюги Филлипса заболела йога и началась гангрена, он, лишь бы не звать доктора, стал во время еды высовывать ногу в окно — уж очень она воняла.

— Наконец-то явились, — добавил наш хозяин, а пес отступил, разочарованно ворча.

Жадюга повел нас в дом.

— Усадьба его — непролазная грязь, а крыша — гнилая солома, — затянул Арти. — Двери и окна висят на гвоздях, ни задвижки тебе, ни засова. Куры разгуливают по столу — смотри-ка, приятель, смотри! Прямо в тарелку яйца несут для коки из Бангари.

— Ничего, утром тебе не до пения будет, — проворчал Жадюга Филлипс, очевидно еще незнакомый с песней, увековечившей его округ и таких же, как он, коки. — Картошка поспела, да и другая работенка найдется для вас.

— Мы приехали копать картошку — и только, — предупредил я, осматривая комнату.

Право же, неизвестный сочинитель песни почти не прибегал к поэтическим вольностям. Комната была грязная и запущенная. Мошки бились о стекло керосиновой лампы. На полу валялись старые газеты и консервные банки. Оловянные тарелки, эмалированные кружки, ножи и вилки, сковорода и кастрюли — все немытое — громоздились на столе. В кирпичном камине скопилась зола, должно быть, после доброй сотни топок. На закопченных, затянутых паутиной стенах ни обоев, ни картины. Собака, вошедшая в дом вместе с нами, вылизывала остатки еды из тарелки Филлипса.

Жадюга Филлипс, грубо сколоченный, неопрятный, был под стать своему дому — от старика буквально несло неряшливостью. Неумело залатанные штаны из бумажной ткани, старая серая фланелевая рубаха, пропитанная потом и пылью, заношенная, выцветшая куртка — таков был его наряд. Неимоверной величины единственный башмак, подбитый гвоздями, никогда не знавал прикосновения сапожной щетки. Лицо и шея Филлипса были сморщены, словно воловья шкура, высушенная на солнце, огромные руки узловаты и в мозолях, грязь въелась в них навеки. Жадюге

можно было дать и пятьдесят лет и шестьдесят пять. Словом, внешность его соответствовала тому, чем он и был — самым скаредным из всех скаредных коки в Бангари.

— Вы ужинали? — спросил он.

Мы поспешили сказать «да»; чем позже перейдем на его довольствие, тем лучше.

Хотя ночь была теплая, Филлипс зажег камин, пододвинул к нему старый скрипучий стул и развернул вчерашнюю газету.

— Случайно не читали сегодняшней? Какие там цены на картошку?

— Нет, — ответил я, усаживаясь на ящик, покрытый рваным мешком.

Арти Макинтош сел на свой чемодан и по привычке протянул руки к разгорающемуся огню.

— Начнем на рассвете, ладно? — сказал Жадюга доверительным тоном, как будто мы владели фермой с ним на паях. — И хорошо бы вам поработать субботний вечер. Должен заехать грузовик.

Я уже собирался повторить, что мы приехали копать картошку сдельно и принципиально не будем работать ни по субботним вечерам, ни по воскресеньям, но тут вмешался Арти Макинтош:

— Я не могу работать в субботу и в воскресенье — у меня кобыла в трактире привязана, за ней надо присмотреть.