Геннадий Марченко - Интервью [СИ]

— Ну что ж, — Зоткин тяжело поднялся, не сводя с гостьи внимательного взгляда. — Ежели есть такое желание — милости прошу в мой подвал.

Ольга попыталась встать, но непонятная слабость оплела ее ноги тугими путами. Она встряхнула головой, прогоняя наваждение, сделала еще одну попытку подняться. Однако ее конечности и не думали ей подчиняться. Это было странно, более чем странно. С ней раньше такого никогда не случалось.

— Какие-то проблемы?

Терехова с трудом подняла на таксидермиста тяжелый взгляд. В уголках его глаз застыло скорее любопытство, чем тревога. Он подошел к Ольге, наклонился к ней, приблизив свое лицо к ее лицу. Зоткин смотрел на нее в упор, словно удав, гипнотизирующий кролика или жабу. Она почему-то подумала, что уж лучше быть пушистым кроликом, чем скользкой, холодной жабой. Хотя, в принципе, какая разница.

Таксидермист пощелкал пальцами перед ее носом. Она даже не моргнула, и сама этому удивилась. Что с ней случилось? Почему она не может пошевельнуть и пальцем? Ее конечности словно одеревенели. И почему Зоткин так спокоен, хотелось бы ей знать. Он же видит, что с ней творится что-то не то…

— Видений никаких нет? Хотя что это я спрашиваю, вы же уже ничего мне не скажете, милая.

И тут страшная догадка молнией пронзила ее мозг. Она вспомнила недавние разглагольствования Ивана Андреевича о ядах, которые могут превратить человека в настоящего зомби, о галлюцинациях… Вспомнила и странно пахнувший чай, который он принес ей с кухни. А странное поведение Зоткина после того, как она не смогла встать? Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять; все это звенья одной цепи. А последним звеном в ней была она, Ольга Терехова.

Господи, но зачем?! И за что? Она в жизни своей никому не причинила зла… Ну, быть может, самую капельку. Она вспомнила Ленку, свою младшую сестру, которая пару лет назад удачно вышла замуж за финна, познакомившись с ним благодаря Интернету. В 7 лет Ольга разбила любимую чашку отца, а все свалила на сестру, благо та в два с половиной годика не могла ничего объяснить. Ленку мать отшлепала, да и ей досталось за то, что плохо следила за сестрой. И вот уже почти тридцать лет она жила с этим чувством вины, до сих пор не в силах попросить у Ленки прощения, каким бы глупым и мелким это сейчас не казалось.

Между тем Зоткин, несмотря на свой невысокий рост, легко взвалил Ольгу себе на плечо, и направился к двери, ведущей в подвал. Проход был под стать росту таксидермиста, и то ли специально, то ли нечаянно тот задел своей ношей косяк двери, и затылок женщины пронзила острая боль. Она хотела крикнуть, чтобы с ней хотя бы обращались осторожнее, но язык словно прирос к нёбу. Ей оставалось только покорно считать мелькавшие перед ее застывшим взглядом ступеньки. Пять, десять, пятнадцать, двадцать… Двадцать две! Она не любила эту цифру, поскольку в двадцать два года осталась без матери. Отец умер еще раньше, и ей пришлось в одиночку тянуть и себя, и Ленку. И вот сейчас это роковое число…

— Вот, собственно говоря, мы и на месте. Вы ведь хотели здесь оказаться, верно?

В нос ударил резкий запах химикатов. Она почувствовала, как ее кладут на холодный, металлический стол, и догадалась, что именно на этом "алтаре" таксидермист разделывает туши убиенных животных. А она, она-то, зачем здесь?! Что он хочет делать с ней? Неужели…

Сердце под простой ситцевой блузкой бешено заколотилось, в висках застучали маленькие молоточки. В этот момент Зоткин обхватил ее голову своими сильными ладонями и повернул налево. Она увидела сидящего на корточках мальчика, который трепал за загривок большого серого пса. На лице мальчугана было написано счастье.

— Это мой Костик, — вторгся в ее сознание голос таксидермиста. — Я так его любил, что просто не мог отдать земле то, что принадлежало мне по праву. Вы не представляете, какого труда мне стоило вернуть ему прежний облик. Увы, с Татьяной я ничего поделать не мог. Оторванную руку я пришил, но вот лицо… Его надо было создавать практически заново. А я не пластический хирург, я всего лишь таксидермист, хотя и высокого уровня. В общем, Татьяну и Костю хоронили в закрытых гробах. Якобы Костю. Для весу я положил в его гроб камни.

"Это какой-то бред, Стивен Кинг и Иероним Босх в одном флаконе, — с тоской подумала Ольга. — Может, мне все это снится? Вот сейчас захочу, сделаю над собой усилие — и проснусь".

Однако то был не сон. И она прекрасно это сознавала, но просто не хотела верить в ужас происходящего с ней, потому что тогда у нее не останется никакой надежды.