Николай Дежнев - Читая Гоголя

Затем, по сведениям источников, близких к осведомленным, стороны перешли непосредственно к торговле, в ходе которой называли всё своими именами и этому всему определяли цену в рублях и в свободно конвертируемой валюте…

Тут, уважаемый читатель, я должен прервать своё повествование и просить у Вас прощения! Нет, не за то, что, пересказывая содержание беседы, подрываю веру в человеческую порядочность и бескорыстие, — к этому мы давно привыкли, — а за наметившуюся фрагментарность моего рассказа. Как вы, наверное, уже заметили, всё случившееся с господином Ковалевым я знаю из первых рук, и описать способен едва ли не документально, в то время как о похождениях того, второго, могу судить лишь по рассказам общих знакомых да по газетам, а они, как известно, и соврут недорого возьмут. Поэтому, ежели я что-то от себя и домыслил, то не из желания прихвастнуть своей осведомленностью, а от потребности представить Вашему просвещенному вниманию картину случившегося в живых красках и во всей её полноте.

Что ж до несчастного Ковалева, мы, помнится, оставили его в районном отделении милиции в состоянии прострации. К незавидному положению Платона Кузьмича следует добавить, что и Арнольд Аскольдович сразу его не принял, день профессора был расписан буквально по минутам, и бедняге пришлось маяться до вечера, меряя шагами замкнутое пространство своей квартиры. О чем все это время думал Платон Кузьмич? Наверное, не трудно догадаться. В тяжелые минуты человек обращает свои мысли к Создателю, а умный человек еще и пытается переосмыслить свою жизнь, и это вовсе не предмет для досужих шуточек и хихиканья, которые в создавшейся ситуации совершенно неуместны.

Почему именно я? — думал Ковалев, глядя себе под ноги и круто разворачиваясь, стоило ему пройти из угла в угол восемь шагов. — А может и не я один такой, может остальные потерю скрывают? Может имя нам легион? Рождаемость в стране опять же падает… Но что-то внутри подсказывало Платону Кузьмичу, что догадка его неверна. Тогда в чем причина? Словом этим в быту злоупотреблял и тем накликал на себя беду? — мысль заставила Ковалева замереть на месте. — Опять нет! — продолжил он шагать. — Будь такое предположение правдой, русский народ вымер бы сразу же по выходу из татаро-монгольского ига, а то и до того… Но тогда что?

В таком взвинченном состоянии Ковалев и предстал пред светлые очи медицинского светилы. Арнольд Аскольдович оказался человеком относительно молодым, едва перевалившим за пятьдесят, с усталыми, но живыми глазами и привычкой сосать леденцы.

— Звонил, Колька, звонил… — басил он дружелюбно, провожая пациента за ширму, — давайте, батенька, раздевайтесь, посмотрим что там стряслось…

Однако профессионально бодряческий тон его как-то разом увял, стоило Платону Кузьмичу появиться перед профессором в виде пригодном для осмотра. Арнольд Аскольдович хмурился, надевал и тут же снимал блеские, в золотой оправе очки и наконец озадаченно протянул:

— Мда-а… странны дела твои, Господи! — потом, как будто спохватившись, поправился и даже ободряюще похлопал Ковалева по плечу. — Будем думать, случай интереснейший…

И хотя, в отличие от капитана милиции, уникальность Платона Кузьмича профессор признал, пациенту от этого легче не стало.

— Сначала сдадим все анализы, — продолжал Арнольд Аскольдович, когда уже одетый Ковалев подсел к его рабочему столу, — проведем с коллегами необходимые замеры, созовем, если надо, консилиум…

— Да на… мне ваш консилиум! — взорвался вдруг Платон Кузьмич, но тут же понял, что погрешил против правды. Продолжал уже просительно, понимая свою нетактичность. — Жить-то мне как, Арнольд Аскольдович? Должно же у вас быть хоть какое-то элементарное объяснение?..

— Ну, объяснение-то всегда найдется… — задумчиво заключил профессор, — если бы в объяснении было дело… Вполне возможно, произошел некий сбой и природа ошибочно заключила, что исчезнувший орган следует считать атавизмом и от него избавилась. Вероятно, вы, как бы это сказать, недоиспользовали возможности утраченного…

— Да вроде нет, профессор, — пожал плечами Ковалев. — В этом тоже проблема, что я теперь скажу Полине Францевне…

Арнольд Аскольдович бросил в рот очередной леденец и продолжал рассуждать:

— Опять же ящерицы в опасных ситуациях сбрасывают свой хвост, а потом он у них отрастает…

— Вы считаете есть шанс? — спросил Ковалев с надеждой.

— Гарантию дать не могу, но в природе ничего не бывает случайного, так что будем наблюдать…